Сибирские огни, 1976, №2
День предполагаемого отъезда в Графское Терехов обвел красным кружком это был вторник,— но отмерил до него не пять-шесть дней, как советовал Рудь, а десять. Фора — вещь не лишняя, когда твое дело решают незнакомые тебе люди, живущие далеко. А весна шла дружная, перезвон капели не смолкал и ночью, со суль ки свисали с крыш, как прозрачные клавиши, и в полдень машины не шли, а плыли по мостовой, утонув по самые фары в мутных потоках т а лой воды. Терехов расчехлил и протер от зимней смазки ружье, уложил в кар машки рюкзака соль, спички и, занимаясь этими дорогими для о х о т ника мелочами, забылся, замечтался. Он вдруг увидел тоненькую д е вушку, выбежавшую на крыльцо барского дома и загадочно глянувшую на солнце. С хлыстиком в руках, в английской кожаной фуражке, пере тянутая патронташем, она чему-то светло и загадочно улыбнулась. Чему? Свой телефон Терехов оставил Рудю, прождал положенные шесть дней и, так как больше вытерпеть не мог, позвонил сам . Ответила Маша. Терехов поболтал с секретаршей о том, о сем: здоровье, дочка, погода. Чтобы напомнить о себе. Нет, Москва не ответила пока, потерпите, поч та не успела обернуться... Но не было ответа и на другой день, и через три дня. Чаще других брал трубку з ам Константин Аверьянович. Пошуршав на столе б ум а г а ми, он су хо бросал : «Ничего для в а с нет» и заговаривал с кем-то, д аже не успев положить трубку. Подошел и миновал заветный вторник, тот, что Терехов обвел кру жочком. Но ни телеграммы, ни письма... Терехов стал звонить дважды в день. Отвечала то Маша, то в трубку сухо звучало ледяное «ничего для вас нет» зам а Константина Аверьяновича. З а что, господи, невзлю бил его этот суровый человек? А Рудь утешал его почему-то всегда по- украински: «Н ем а ответу, голуба, Борис Антонович, звиняйте велико душно. Ще трохи треба почикати». «Чикати» не было никакой возможности. Дошумливала последними ручьями городская весна, на подсохших клумбах что-то уже зеленело и проклевывалось, и однажды на южном склоне железнодорожной насыпи Терехов увидел золотые гривенники мать-и-мачехи. Вот-вот обд аст зем лю теплом, тронется лист на березе, степь зелено затуманится, смолк нут, распадутся тетеревиные тока, грянет лето. Но не оно, лето красное, а вот эта шальная, звенящая птичьими голосами весна нужна была Т е рехову! Под ее льдисто-холодными звездами брел по степи беглый по литкаторжанин, тонул в ледяных речках, коченел в прошлогодних коп нах ночами, полз по инею, оставляя на хрустящем льду кровавые следы. Шел один из тех людей, которые перевернули судьбу не одной барской усадьбы, а всего великого государства. Терехову казалось, он всю жизнь только и делал, что ждал эту вес ну, и теперь вот она, не пропустить бы, не прозевать ее! И ещ е прошло несколько дней, но телефон молчал, а если звонил, все кидались к нему, Терехов холодел: не Маша ли? Однажды она, действительно, позвонила: — А мне попало, Борис Антонович,— ск а зал а она,— За самоволь ство. Измаялись вы, подумала я, дай, думаю, с ам а поговорю с Москвой. Сд елал а зак аз, переговорила, а Константин Аверьянович рассердились, заставили писать объяснительную. — Какую объяснительную, М аш а ? Что вам ск а зал а Мо сква? Вы говорили с Антохиным? — Иван а Анисимовича не было на месте. Мне ответила начальница канцелярии, замечание сделала, что я неправильно говорю по телефону. Кто их знает, как говорить по-ихнему.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2