Сибирские огни, 1976, №1
лись. — Как свет в окошке. Где без мужицкой «руки не обойтись — там й он. Добром-то за добро и платится- Тут -по весне заболел он, раны на ноге открылись, сукровица пошла — в больницу положили. Недели три лежал в Шерстенино. Подкупила у Тимы рыбешки, -пирог состряпала, такой удачный вышел, да и надумалась сходить — Кузьмича попрове дать. Запустили меня в палату, стул дали, мы с ним дивно времени пого ворили. Мне, говорит, Федосеевца, тут хоть все время оставайся, все до вольствие: каждый день по двое, по трое ветлужинских навещают. И все узелок норовят оставить. Вот и питаемся всей палатой. Глазами мне моргает, на койку в углу показывает, тихо говорит так: «Плох у нас только Никитич, уже третий месяц лежит — тоже старые раны откры лись, и кашляет нехорошо. Недавно тут признался мне: «Никакие мне, Кузьмич, уж лекарства, видно, не помогут, а вот съел бы вроде рыбного пирога и на ноги поднялся. Заказал Таисье, а не везет». Тыфу ты, я как пришла, села и сижу и узелок-то держу на коленях: на, говорю, я све жий испекла. При мне и отдал пирог-то Никитичу, сам даже не по пробовал. — Выздоровел? — Никитич-то?.. Нет, Кузьмич сказывал, неделю еще после того помучился и отошел. Она; -смертынька-то, как на кого навяжется — ни руками не отмахаешься, ни пулей не отстреляешься... Ночь, темная и тихая, стыла над деревней, тушившей огни и отхо дящей ко сну. Добрых тебе снов, Полянка, радости и счастья, Ветлужка!-. 7 Сад мне снился. Огромный, цветущий весенний сад, гигантским бе ло-розовым облаком стекший откуда-то сверху на гладкие и рыжие опо ры-стволы. И белое пахучее облако, легкое и невесомое, и я невесом, точно не еду с отцом на телеге, прижавшись боком к его широкой креп кой спине, а парю в воздухе. Даже Рыжуха не рыжая вовсе, а белая, точно ссыпался на нее сверху густой иней. — Тятька, а тятька! — шепчу я отцу на ухо. — А ты же не tv ло шадь запряг. — Как не ту?.. Наша это. Рыжуха. — Да она же белая! Отец обнимает меня и смеется. Мы едем меж редких стволов сада, едем бесконечно, и солнечные лучи яркими полосами света ложатся у подножий стволов. Я весь в ка кой-то непостижимой нереальности и все вижу со стороны: и телегу, и эти стволы, и даже самого себя рядом с отцом. Натянув вожжи, отец останавливает Рыжуху и, легко спрыгнув с телеги, исчезает за деревьями. Я сижу неподвижно,, хотя -отец ушел молча, не сказав ни -слова. Окоро отец возвращается — он держит обеими руками подол рубахи: — Ешь-ка... а я еще схожу, — говорит -отец, вываливая в телегу яблоки, и, отряхнув подол, снова уходит. Яблоки большие, спелые, в глазах рябит от их желто-красного цве та. Я беру одно яблоко, откусываю и жую, но никакого вкуса не ощу щаю. А в голове вертится вопрос: «Где же тятька берет яблоки? Сад- то еще только начал цвести». Отец приходит снова, и в подоле его теперь не яблоки, а малюсень кие, один к одному, груздочки. Он опрастывает рубаху, стряхивает с по дола сухие листья и сор и берется за вожжи. И мы опять долго еде-м по
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2