Сибирские огни, 1976, №1

ва направо. Есть дома и избы, в которых будто и не жили люди — так сера и однообразна была их жизнь. Этот вот дом никак нельзя пройти равнодушно. Живет в нем Егор Дерябин, инвалид войны. Года три назад Егор, узнав, что госпиталь ин­ валидов войны недалеко от нашего управления, упросил меня взять его с собой и показать дорогу, чтобы там, в городе, не соваться из угла в угол. Особого богатства после войны Егор не нажил, кроме разве ребяти­ шек, которых у него семеро. Почти все они в Ветлужке: те, что повзрос­ лее, поженились и повыходили замуж, трое учатся в Веселом Привале и в Шерстенино. В большой семье какие достатки, и Егор приворовывал. Уже много позднее после события дружок его, Федька Г нутов, рас­ сказывал: — Иду я как-то мимо току, а у прясла копошится кто-то. Видно, мешок нес да меня заметил, с плеч сбросил, затаился. Подхожу. «Егор, ты?» — «Тьфу ты, напужал совсем, Федюха. Чего же ты стоишь — помоги на плечо мешок забросить». Егор ездовым работал. А тут летом как-то уезжал кормовоз в гости, попросил замены. Егор с радостью согласился подвозить на телятник комбикорма. И себе сколько мог ухватил. Ноготок увяз — голова прочь. Днем, в открытую, едет как-то на телеге и везет домой два мешка с ком­ бикормом. Тут его Елена Гасникова и встретила: «Куда, дядя Егор, корм-то везешь?» — «Как куда? — искренне удивился он.— Домой!» Этот разговор передавался потом из уст в уста. Егора судили, дали два года. Отсидев только полтора, он вернулся в Ветлужку, вернулся как ни в чем не бывало, не тая ни на кого зла, самокритично решив, видимо, что такая расплата за все им содеянное еще мала. Напротив Дерябиных стояла когда-то набивная изба-жердянка. В ней жила Соломен Ермакова с матерью и двумя ребятишками. Теперь изба порушилась, все деревянное — жерди, слеги и бревна лобовика разобрано на дрова, глиняные стены живописно торчат посреди высоко­ го бурьяна. Мне частенько доводилось бывать в этой избе. Здесь всегда было уютно и чисто, и этот уют создавался не дорогой обстановкой, а самыми простыми вещами — разными рамочками с многочисленными фотографиями и журнальными вырезками на беленых стенах, полоса- тенькими светлыми половичками и клеенкой с веселыми цветочками на обеденном столе. Летом в прохладных сенях с земляным полом всегда пахло подсыхающими травами: сюда на все лето выносили стол и всегда за ним обедали. Мать Соломеи, Катерина Ильинична, носила другую фамилию — Сиволобова, но ни по фамилии, ни по отчеству ее никто никогда не звал: звали по-деревенски — Катерина Осиха. Чего думать, раз хозяин — Осип? Осип, медлительный, малоразговорчивый мужик, держал Кате­ рину хорошо: не ругался с ней, не бил, что нередко случалось в других семьях, и Сиволобовы слыли за семейство степенное и доброе. На Отече­ ственную Осип угадал вместе с сыном Илюшей. Парень этот был особен­ ный. Он дневал и ночевал на ферме, помогая доить коров. Это сейчас доярство в моде, да и то как-то непривычно, а перед войной и подавно. Сверстники постоянно смеялись над ним, девчата проходу не давали. Но Илюша не принимал близко к сердцу насмешки и продолжал ходить на ферму. Он знал про коров все: когда и какая корова покрылась, ког­ да запустится, когда отелится. В нем несомненно был талант толкового зоотехника. Но на этом подворье пролилось больше слез, чем испытано радости. В сорок втором принесли похоронку на Илюшу- Катерина, обезумевшая от горя, кидалась куда попало. Забредши как-то в займище, она едва не утонула в трясине. Вскорости пришла похоронка на зятя: Соломея выш