Сибирские огни, 1976, №1

— Телеграмм-то — целую кипу отправили, по всем местам, веришь — нет, на тринадцать рублей одних телеграмм. У него вон внуков и вну­ чек сколько, и всех надо оповестить... А хоронить, слышь-ко, как наду­ мали — с гармонией. Он ведь повеселиться, попеть вон какой был. Сколько раз говорил: меня весело похороните. Похороны состоялись через день, после полудня, когда съехалась вся родня. Не на многих похоронах мне доводилось бывать, но на эти я не мог не пойти. Мы с Кузьмичом ждали выноса тела у ворот. Когда гроб выносили из дому, Ванюшка Корнюшов, много лет работавший вместе с Логаном, играл: «Меж высоких хлебов...» Мы с Кузьмичом шли почти рядом с гармонистом, сбоку, и я видел, как слезы катятся по его щекам. Шел легкий снег, и даже не снег, а какие-то паутинки спускались с неба, оседая на поникших ветвях кладбищенских берез. Когда заровня­ ли холмик, когда поставили памятник, Кузьмич надел шапку: — Отстрелялся, Северьянович... Солдат и мастер... Мне вспомнилось давнее поверье: скольких людей ты проводил в последний путь, столько и встретят тебя на том свете. И на секунду пове­ рив в эту сказку, я почему-то очень захотел, чтоб меня встретил Северьянович. Моя улица-.. В каждый приезд, даже самый короткий, я стараюсь выбрать время, чтобы пройти по Полянке — главной улице Ветлужки. Она бывает раз­ ной, потому что приезжаю я не в одно время года. В начале июня, когда зацветает в палисадниках черемуха, воздух, настоенный ароматом цве­ тов, кажется осязаемым. Под ногами, когда идешь стороной, возле плет­ ней и заборов, даже через подошву ботинка чувствуешь пружинящую мягкость невзрачно цветущего спорыша и ромашки. Бывало, в жаркий летний полдень заберешься в какой-нибудь уголок между^плетнями, под широкие листья лопуха и сидишь, наслаждаясь тишиной и прохладой. По руке ползает блестящая, в Оранжевом с черными крапинками панци­ ре, божья коровка. Возьмешь ее на ладошку и шепчешь: «Божья коров­ ка, улети на небо, там твои детки кушают конфетки». И видишь, как пан­ цирь раздвигается посередине, расправляются крылышки. Хорошо гла­ дить разморенный жарой лист лопуха, или дедовника, как называют это растение у нас в деревне — может, за то, что, темно-зеленый сверху, лист его сед снизу, как борода старца. Или радостно ждать дождя. Видишь, как с конца улицы, из-за зна^- комых домов и изб подымается иссиня-черная туча, кажущаяся зловещей при ярком солнце, чувствуешь, как подувает ветерок и тянет от тучи парной свежестью. А туча — вот она, уже над головой, — и вдруг про­ ливается при еще светящем солнышке звонкими искрящимися каплями. Спрячешься под крышей с подветренной стороны, прижмешься к шерша­ вым бревнам и смотришь на белесую стену струй, на пузырящиеся лужи и ручьи, вкривь и вкось журчащие на дороге. Дождь кончится так же внезапно, как и начнется, снова проглянет солнышко, туча, громыхая, скатится’за рощу, и там долго еще, то поднимаясь, то подтаивая, будет радовать глаз разноцветная радуга. Мне помнится и другая Полянка — утрушенная подсохшей травой, когда начинается сенокос и сено подвозят к ферме, или посыпанная зо­ лотистой половой, выдутой из кузовов ветром страдной поры. Мне дороги дома и избы на Полянке. Проходя вечером по притих­ шей улице, по полосам яркого света из окон, я как книгу читаю судьбы этих изб и домов. Идет время, и книга становится все больше, иные стра­ ницы, разрушившись от времени, исчезают, уступая место другим.