Сибирские огни, 1976, №1

Он ушел только тогда, когда взял с меня слово, что я «в обязатель­ ном порядке» приду. — Епиху-то не забыл? — спросила мама, когда я начал соби­ раться. — Как не помнить!.. Как-то зимой, на последнем военном году, мать пошла запереть баню и привела в дом десятилетнего мальчишку — маленького, забито­ го и испуганного, в рваной сермяжонке, какие обычно вывешивают на плетень за полной ненадобностью, в пимах, из запятников которых торчали, как концы лыж, сенные стельки. — Полезай на печь-от, к Митьке вон,— подтолкнула она парниш­ ку к приступкам,— грейся, пока самовар скипит... А то в бане ночевать пристроился, поночевщик. Суббота-то ишшо когда была, все выстыло. Парнишка дрожал, зуб на зуб не попадал. Я спросил: — Ты чей будешь? — А ничей! — Как — «ничей»? — Тетушка Фрося говорила: ты теперь ничей, сирота, ни папки, ни мамки. Папку на фронте убили, а мамка с голоду опухла и померла... Схоронили мамку, да мелковато зарыли,— сокрушенно вздохнул мой новый знакомый.— Кому копать могилку-то? Мы с тетушкой Фросей поковырялись, поковырялись, земля мерзлая, выкопали в колено... Ни­ чего, как солнышко пригреет и земелька отойдет — перехороним,— со взрослой рассудительностью и явно с чьих-то слов заключил Епиха. — А потом? — Потом тетушка Фрося говорит: иди ты, Епиша, в Ветлужку, там у них Аникей хромой, хлеба дивно на трудодни дает — проси мило­ стыньку да добрым людям помогай. Я и пошел... — А чего сразу в дом не шел? — расхрабрился я. — Ага, меня только вы и ждали. Нищие-то у вас со всего району, почитай, в банях хоронятся. Пришла из школы Талька, и мать позвала всех к столу. — Пошли! — потянул я Епиху. — TIe-e! — уперся он.— Мне тетушка Фрося говорила: где жить будешь, там милостыньку не проси. — Айда, айда, какая там милостынька,— позвала мама. Калач, ко­ торый она достала из шкафа, мать разрезала на четвертушки, одну по­ додвинула Епихе, налила по стакану молока, а посреди стола поставила сковородку с картошкой. Епиха ел жадно, торопливо. Захватив ложкой картошку, откусив от калача и запив молоком, он тут же прикрывал ладошкой свою долю хлеба и оглядывался с опаской на Тальку и на меня. — Да не бойся, не украдут,— улыбнулась мама. У нас Епиха прожил до осени — помогал мне управляться по дво­ ру, летом мы вместе на покосе возили волокуши, там, на полевом ста­ не, и питались. Подружились мы, хоть и дрались частенько — уж больно не нравился мне его тихий, какой-то покорный характер. А осенью мать определила Епиху в детдом. Туда Епиха страшно не хотел и как-то плохо верил, что мама, пригревшая его, может сделать такое. Я тоже просил ее не отдавать Епиху. Она сердилась: — Ты не говори... Тут своих дыр столько. Разве я вас троих выу­ чу?... А там он скорей человеком станет... В день, когда и подвода уже стояла у ворот, и мать на дорогу соб­ рала кузовок Епихе, он вдруг обнял ее за колени, уткнулся в подол юб­ ки и заревел: — Маменька... Маменька Федосеевна, не отдавай меня, не отдавай. Еле-еле уговорили. Мы навещали Епиху частенько, а когда он под