Сибирские огни, 1976, №1

я — живой, стол ломится и пивишко в графине ленится... Тут-то, в нача­ ле кинофильма, мы с Кулешихой промашку допустили и не с того конца плетень вить начали. Стакан по стакану, выпей да выпей для аппетиту, Кузьмич, — плетешок, мол, лучше и завьется. И завились с Авдотьей Пахомовной. Вылажу я из-за стола — что ты, черт, сотворилось: стол-от на скольких ногах? Куда ни повернусь, все за ножку задеваю. Пахомов- на в сенях, в прохладе улеглась да уснула, а я в ограду выплелся да так в прутички носом и посунулся... А теплынь на дворе, что ты — июль ме­ сяц, лету маковка. Листочки на прутичках по жаре разморились и так духовито пахнут... Ну выспался, коровы уж с пастьбы пришли. Эх, Мак- сютка номер — я живой... На другой день в колхозе покос начался — туда поспел, без меня разве обойдется- Да месяц целый и не плелся плетень-от. Пахомовна в бега ударилась по конторам да сельсоветам. Мол, обнадежил, варнак, прут иссыхает, колья нетесаны. Призвали в сельсовет. Так и так, говорю, не один я повинен, а и Авдотья не преду­ смотрела всех последствиев. Я, конешно, вечерами да всяко заплел ей плетень, и видный получился. Только с тех пор за стакан наперед дела не хватаюсь... Мы присели перекурить. Много же воды утекло с тех пор, как довез меня до Алябьино Кузьмич! Через три года после войны у него умерла жена, и он сошелся с теперешней, Таисьей, овдовевшей в войну. С двумя своими детьми она пошла тоже на двоих. Все дети уже учились. С такой армией прожить надо было суметь. Но оба не унывали. Сама Таисья ра­ ботала с темна до темна в колхозе и дома, и Кузьмич, шоферивший, по хозяйству успевал. Он еще на разных подмогах и подсобах прихватывал. Правда, он никогда платы не просил — ему несли и давали сами. Сведе- ныши как-то незаметно выучились, поразъехались в разные места — в областной город, в Шерстенино, обзавелись семьями. Но в доме остава­ лось еще пятеро детей — «местных», нажитых уже с Таисьей. — Все хочу спросить у вас, Павел Кузьмич: как вы с такой оравой- то управляетесь? Кузьмич всхохотнул даже. — Это ты, Митрий Петрович, про мое гнездо хошь знать? Так вот и управляюсь: шапку сдвину на затылок, шапку трону на лобок — и все в порядочке... У нас ведь, как мы с Таисьей сошлись, пеленки не про­ сыхали: что ни годок, то и зыбка на пружинке. Оно и так размысли — пока молоды и здоровы, да сила есть — и не с такой армией не страш­ но. И няньки из сведенышей были, а когда наши местные подросли — те водились с младшими. Это ведь со стороны глядеть страшно. А мне радостно. Бывало, вернусь из поездки — в домишке шум и гвалт, радио не надо: кто с машиной, кто с железкой; то, другое сделай да покажи; один плачет, другой смеется. И возишься допоздна с ними. Домой я как на праздник шел. Сейчас уж не то, сейчас поскучнее: Илюха отделился, внучка мне сотворил; двое моих, Витюха и Андрей, действительную слу­ жат, а сын да самая младшая в девятом, при мне живут. Кузьмич прижег потухшую сигарету, затянулся. — Такая жизнь, Максютка помер, я — живой-.. По теперешнему вре­ мени если судить, люди будто боятся с большой-то семьей. Одного-двух высидят, для баловства вроде, и нянчатся, в рот заглядывают. Надо, мол, и для себя пожить. Которые и совсем, как кукушки, без детей прожить норовят. И какому ты, черту-ястребу, такой нужен?.. Мы, конешно, с Таисьей все в работе да в заботе. Годки летят, седьмой десяток уж рас­ печатал, и в «садок» пора. А только пожить охота при теперешней жиз­ ни. Денек прожил — и тот наш. Только не хочу, как Аграфенка, до смер­ ти-то тянуть, маяться. Хочу, чтоб шел, упал баста. Как солдат под пулей...