Сибирские огни, 1976, №1
мама, — много чего разного говорят... «Ой, мороз, мороз» редко петь стали, все про хлеба горбушку выводят. Завтракали в горнице. На столе лежали горкой морковные, свеколь ные и капустные шаньги, стояла яичница. Было самое межсезонье, когда из-за тепла еще не решались резать скот и всякую живность, и стол пре красно обходился без мяса — довольствовались тем, что давали огород и корова. В зеленом обливном ковше мать принесла пиво. — Попробуй-ка, что уродилось. Пиво было отменным, хотелось долго, не отрываясь, тянуть терп кую, шибающую в ноги влагу. Не берусь судить о секретах приготовле ния домашнего пива: все эти большие и малые корчаги и корчажки, свежая желтая солома, сусло пенное, тягучее и сладкое были в руках матери чем-то волшебным- Вероятно, все эти секреты уйдут так же, как уходит секрет выпечки калачей — настоящих, деревенских, с хрустящей корочкой, с подовой, осыпающейся пыльцой на донышке. Скрипнула калитка, в ограде послышался разговор. Я взглянул на мать. — Вот он, явился — не запылился... Уж как посулится — придет... — Кто это? — Да Кузьмич, кто еще? Уж всегда с разговором-байкой. Один идет, а все разговоры ведет. Посулился мне тут завалинку подгундо- рить — колышки да заборины, старые-то на прах изгнили. Оно и припоз дали, да что теперь делать. Кузьмич, встреченный матерью в избе, сбросил там телогрейку и во шел в горницу. — А у меня вот сынок прикатил, — идя следом за ним, говорила мать. — Вижу, что не дочка... Здорово, здорово, Митрий Петрович, с при ездом! Ну, где шатался, что видел? Девок наших, ветлужинских, не при мечал — женихов искать поехали. — И довольный шуткой, .рассмеял ся. — Я тут мамке твоей обещался — завалинку- Вот пришел, да к сто лу поспел. Мать налила Кузьмичу пива, он поднял за встречу, чокнувшись со мной и мамой. — Эх, хорошо! Хорошо, Максютка помер, я — живой! Кузьмич крепко постарел с тех пор, как я его последний раз видел. Крепкие волосы и совсем забелелись, лоб стал еще выше. В движениях его, всегда спорых и ладных, появилась тяжесть. В его облике была ка кая-то несколько странная смесь интеллигентности и мужиковатости. Впрочем, Кузьмич старался не показывать, что годы берут свое. Он лу каво пригрозил маме, когда она налила второй стакан пива и пододви нула к нему. — Ты что, Федосеевна, Кулешиху забыла?.. Забыла? Ишь ты, Мак сютка помер, я — живой... Нет, пошли-ка наперво посмотрим, что с за валинкой. Мы вышли, разыскали среди всякого хламья материал на колья и на заборки. Сделав загородку и вооружившись ведрами и лопатами, мы начали таскать перегной из старой огуречной гряды — ее нам указа ла мама. — Она, гряда-то, под плетнем, назем сухой, как порох. С шутками да прибаутками работалось весело. И хоть от матери я уже знал про случай с Кулешихой, из уст самого Кузьмича слушать бы ло куда интереснее. — Ты Кулешиху-то помнишь?-. Ну вот. Пристала ко мне. Сплети да совей плетешок. А чего и не сплести? Ну, прутьев, кольев запасла, зовет— так и так, подряд готов. Пришел я, а у ней, шельмовки, Макея помер,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2