Сибирские огни, 1976, №1

ожидание субботы. В первую же субботу мы с Настькой отправились в Ветлужку. Мы с радостью оставляли хоть на короткое время — в во­ скресенье вечером надо было опять возвращаться — и в большинстве своем великовозрастных учеников, сидевших, как правило, в одном клас­ се по два года, и чудаковатого зоолога. Мне вообще тоскливо в чужой деревне. Я думаю о Тальке, о матери, о наших полатях, о нашей горке, с которой летишь — и дух захватывает. И я считаю дни и ночи до субботы. Первое время я хаживал к Настьке- Она жила у родной тетки, Дарьи Васильевны, учительствовавшей в нашей же школе. Небольшого роста, аккуратная, добросердечная женщина, Дарья Васильевна мучи­ лась грудной жабой. Выполнив какой-нибудь чертеж, для чего ей прихо­ дилось поднимать руки к верху доски, она вдруг опускала и угольник, и мел, и часто-часто дышала, как будто ей воздуху не хватало. Постояв немного так, с опущенными руками, она с приветливой улыбкой повора­ чивалась к классу и объясняла теорему. Я завидовал Настьке: в доме, где жила она, всегда было чисто и уютно, в горнице — много книг. И Дарья Васильевна, и муж ее, рабо­ тавший трактористом, всегда приветливо встречали меня, поили чаем с вареньем, расспрашивали, давали книги. Эти посещения прервались, по­ тому что в школе нас с Настькой начали дразнить «жених и невеста», и я нарочно, чтобы скрыть неловкость и смущение, дерзил Настьке. Раз, в декабре, возвращаясь из Алябьино, мы чуть было не замерз­ ли. Седьмой класс занимался во вторую смену, и бывало, уже в начале пятого урока начинало темнеть. Пока мы выбежали на край деревни, морозная темень обступила нас. За приозерными камышами стаивал красноватый отблеск зимней зари, внизу, в подгорье, будто кто-то ло­ мал сучья — так силен был мороз. Почти до самого кладбища мы бежа­ ли, но и это плохо согревало. У самого кладбища, молчаливого и страш­ ного, Настька вдруг остановилась и заплакала: у нее свалились с окоче­ невших рук рукавички. Я пытался надеть их, это удалось с трудом. Од­ ну Настькину руку я затолкал в карман ее шубейки, а другую заставил сунуть за полу. Схватив ее сумку, я приказал: — Бежим... Вон огонь видно. Было уже близко, только пробежать луг, отделяющий деревню от кладбища. Вот и первый дом — Агафьи Гнутовой. — Зайдем, а, Митя, руки заходятся. — Нет, домой, уже рядом. Настькины руки оттирал дома керосином Логан Северьянович, а мои щеки и нос смазала гусиным салом мать. Полечив внучку, Логан Северьянович пришел к нам и с порога спросил: — Как твой мужик, Федосеевна? — А вон, на печи сидит мужик... Дед Логан сунулся ко мне на печь. — Что ж ты... невесту-то не сберегал?.. Замерзла бы, елки-палки, с таким женихом. И рассмеялся. — Жених сам-от без души явился,— горько улыбнулась мать.— Сермяжонка ветром подбита, а такой морозина. — Снегу мало нониче... Вот и лютует, и злобится мороз. А сейчас, ввечеру, на особь... С этого дня, пока стояли морозы, нам велено было домой не ходить. Меня давно уже звал на квартиру комсомольский секретарь Юрка Ивашулин. Парень он был компанейский, а наши отношения дружески­ ми. Однажды Юрка поместил в школьной газете за своей подписью прекрасные стихи, которые запомнила вся школа: «Сентябрь окно через 4. Сибирские огни К» 1.