Сибирские огни, 1976, №1

сточной трубы. Я думал о только что услышанном, пытаясь как-то со­ единить, связать воедино ту худенькую хрупкую Настьку, мою одно­ классницу, Настьку, встреченную на вокзале, и ту, про которую только что узнал. Не связывалось... Мне было жаль старика: ведь после того, как погиб на фронте Андрей Логанович — отец Настьки, все заботы о ней целиком взял на себя дед. А вот неладно вышло, ох как неладно. — Полощет, не перестает,— сокрушенно проговорил Логан Се- верьянович.— А то пойдем к куму — хоть чайком погреемся?.. Не гли­ няные, не размокнем. Мы вышли под дождь, долго шли переулками возле мокрых плет­ ней и прясел, и наконец постучались в дом, где не было огня... Утром, проснувшись часов в шесть, распрощавшись с хозяином и Логаном Северьяновичем, который остался ждать попутной подводы, я отправился в Ветлужку. 2 До Ветлужки километров пятнадцать, значит, часа три ходьбы. Но воспоминаниями я давно был дома, в той давней неповторимой по­ ре, которая чем неумолимее и дальше отодвигается во времени, тем до­ роже становится и ближе. Едва-едва обозначалась тропинка в порыжелой траве, обмытой дождями и высушенной первыми осенними заморозками. И отчего-то томительно-радостно думалось: в ускользающей текучести повседнев­ ных дел и забот ничего бы не почудилось, не услышалось, не будь вот этой тропинки. Такое чувство мной овладевало не впервой, и, может, поэтому приходили воспоминания в какой-то навсегда установившейся последовательности. ...Весеннее утро сорок третьего года. Нет, не тогда нам вручили по­ хоронку на отца. Ее мы получили гораздо раньше. Я не видел мать в ту самую минуту... Это происходило в конторе, куда маму вызвали. Вернулась она почерневшая лицом и долго, сидя на лавке, плакала. Когда я несмело подошел к ней, она обхватила меня руками и заголо­ сила, приговаривая сквозь слезы: «Безотцовщина-а-а!» Я плохо сознавал значение этого слова, однако смутно чувствовал, что слово это несет в себе что-то страшное и нехорошее. Талька, моя старшая сестра, тоже утирала слезы. За три месяца мать как-то не то чтоб свыклась с горем, а оцепе­ нела в нем. Я часто замечал, как она, взяв что-нибудь в руки, подолгу смотрела в окно и, случалось, роняла вещь на пол, а после виновато ог­ лядывалась по сторонам, казалось, безразличная ко всему на свете. В то весеннее утро я проснулся очень рано — от дыма, заполнивше­ го избу. Я подкатился к брусу полатей и отодвинул занавеску, до того обветшалую от стирок и давности, что к ней боязно было притраги­ ваться. Мать, навалившись грудью на шесток, фукала, пытаясь разжечь сырые дрова — мы только вчера напилили их с Талькой. Дым волнами валил из печи. Наконец мать разогнулась у шестка — удрученная, с красным от натуги лицом. — Тьфу ты, пропасть... Под дождем закисли... Берестичка бы су­ хонького!... Я мигом очутился на печи, надернул старенькие валенки и, спрыг­ нув на пол, пулей вылетел в сени. От погреба до покосившейся бани с подслеповатым окошком тянулся старый плетень, который мы с Таль­ кой в нынешнюю зиму основательно пораздергали. Прутья в плетне на­ сохли и загорались, как порох. Лучшей растопки и не придумать. Я