Сибирские огни, 1976, №1

бляхе № ООО, но не касайтесь института». Этому цензурному принципу — «пишите, но не раздражайте, не касайтесь»,— собст­ венно, посвящена запись в дневнике извест­ ного либерального цензора того времени А. В. Никитенко, приведенная в примечани­ ях как раз к «Благонамеренным речам»: «Хотеть иметь литературу, какую нам хочет­ ся, то есть Управлению по делам печати, значит не иметь никакой». Салтыков-Щедрин, несомненно, является самым мощным социально-аналитическим умом русской классической литературы. Ле­ нин говорил о слабости Толстого-философа, •но он нигде не говорит о слабости Щедри­ на-мыслителя, напротив, охотно пользуется в своих работах и речах щедринскими обра­ зами-обобщениями. По свидетельству Луначарского, Ленин говорил Ольминскому, ревностному пропа­ гандисту творчества Салтыкова-Щедрина: «Ну, Михаил Степанович, когда-то придет­ ся поручить вам оживить полностью Щедри­ на для масс, ставших свободными и присту­ пающих к строительству своей собственной социалистической культуры». В 1912 году Ленин писал в редакцию «Правды»: «Хорошо бы вообще от времени до времени вспоминать, цитировать и рас­ толковывать в «Правде» Щедрина...» М. С. Ольминс ий выполнил, уже после смерти Ленина, это поручение: именно он был инициатором, организатором и главным редактором первого Собрания сочинений Салтыкова-Щедрина, которое выходило в 1933-41 годах. Редакторы нынешнего Собра­ ния отдают полную дань признательности Михаилу Степановичу как предшественнику, много облегчившему трудами своими подго­ товку нынешнего издания. С большой пользой для себя современный читатель может последовательно проследить, как развивалось и складывалось у Салтыко­ ва-Щедрина хотя бы, например, отношение к проблеме народности: литературы, и убе­ диться, насколько его постановка вопроса близка нашему марксистскому пониманию. В одной из ранних статей «Стихотворения Кольцова» он писал: «Все в глазах этих за­ щитников первобытности и непосредственно­ сти принимает радужные цветы. В предрас­ судке и закоснелости, свойственной всему малоразвитому, они видят .не исторический и переходный факт, а факт абсолютный, до­ стойный уважения, знаменующий глубокую привязанность к преданиям старины. Слоза нет, прошедшее уже по одному тому заслу­ живает всякого уважения, что оно усынов­ лено историей, что оно существовало как живой и законный факт; но останавливать­ ся на. нем, навсегда приковать к нему жизнь какого бы то ни было народа— не значило ли отказать человечеству в прямой и самой законной его потребности — потребности по­ степенного развития?» В этих словах нет ни малейшей запальчи­ вости, жажды уязвить отсталые взгляды оппонентов, более того, автор даже объек­ тивно объясняет причину определенного ус­ пеха «защитников первобытности и непо­ средственности», ибо «как бы мы .ни отдали­ лись от природы... все-таки в душе нашей остается неприкосновенным запас искренней привязанности к природному, первобытному состоянию». Этот спокойный тон научной объективно­ сти происходит оттого, что у Салтыкова- Щедрина есть точный принцип подхода к проблеме народности, есть мерило отноше­ ния к народу в том или ином его состоянии. Выше упоминались упреки Суворина по по­ воду «Истории одного города». Салтыков- Щедрин так ответил на них в письме в ре­ дакцию журнала «Вестник Европы», где вы­ ступил Суворин со своей защитой «бедных, униженных» глуповцев: «Суворин не отли­ чает народа исторического, то есть действу­ ющего на поприще истории, от народа, как воплотителя идеи демократизма. Первый оценивается и приобретает сочувствие по мере дел своих. Если он производит Боро­ давкиных и Угрюм-Бур'чеевых, то о сочувст­ вии не может быть речи; если он выказыва­ ет стремление выйти из состояния бессозна­ тельности, тогда сочувствие к нему являет­ ся вполне законным, но -мера этого сочувст­ вия все-таки обусловливается мерою уси­ лий, делаемых народом на пути к созна­ тельности». Мера воплощения «идеи демократизма» вот главнейший критерий для Салтыкова- Щедрина, чтобы выражать народу «сочувст­ вие». Это критерий историчный и революци­ онный. Салтыков-Щедрин, как известно, прини­ мал социалистические идеалы, но совсем ее видел силы, которая могла: бы осуществить их, поэтому он далеко не чужд был истори­ ческого пессимизма. Однако в ряде своих воззрений он удивительно близко, вплотную, подходил к марксизму, что, между прочим, почти не нашло своего отражения в коммен­ тариях. Там четко оказано, что, яростно не­ навидя крепостничество, он с неменьшей яростью и презрением бичует наступающее царство «черномазых» — капиталистических хищников Деруновых и Колупаевых, не об­ манывается насчет «демократического» фа­ сада западноевропейского капитализма. Но в дополнение к комментариям можно приве­ сти одно немаловажное сопоставление. В очерке «За. рубежом» Салтыков-Щедрин так характеризует Францию: «Республика без республиканцев, с сытыми буржуа во главе, в тылу « на флангах». И дальше гово­ рит: «На это возражают, что за республикой остается одно капитальное и неотъемлемое приобретение: suffrag universel (всеобщее избирательное право). Конечно, против это­ го ничего сказать нельзя, даже у нас ниче­ го подобного нет. Но, во-первых, suffrag universel существовал и во времена бан­ дита (так Салтыков-Щедрин везде называ­ ет Наполеона III.— А. Н.), и .неизменно от­ вечал «да», когда последний этого желал. Во-вторых, .ведь и теперь продукты suffrag universel, заседающие в палатах, едва ли многим отличаются от продуктов suffrag restreint (ограниченное избирательное пра­ во), которыми щеголяли ehambres introuvales («бесподобные палаты») времен Карла X и Луи-Ф.илитгпа. Это тоже тайна истории и, конечно, не из утешительных». Стоит вспомнить статью Энгельса «Воен-