Сибирские огни, 1976, №1
градского за,вода «Редуктор» В. Сыромят ников писал в «Литературной газете» 12 мая 1974 г. об этом же так: «Понимать омысл и значение своей миссии на з&мле как главной силы великого переустройства планеты».— В. П.). И третье: обладать культурой, быть интеллигентом в том смыс ле слова, когда интеллигентность не только следствие интеллекта и эрудиции, а прояв ление духовности. Все другое — этого «дру гого» препорядочно много! — будет, мне ду мается, производным от трех первых вели чин, если выражаться математическим языком...» Будущее в жизни и, следовательно, в ли тературе — за Андреем Андреевичем Зуб ковым, за Геннадием и Андреем Скворцо вым. Да, да, и за ним тоже, как за рабочим будущего. Он ведь еще не решил — бороть ся ему со штурмовщиной или быть повели телем автоматических линий. И еще за де сятками, сотнями, тысячами, а потом и мил лионами таких, как Геннадий, которые бу дут становиться и уже становятся сегодня к сложным станкам, к полуавтоматическим и автоматическим линиям, к пультам управ ления самых различных предприятий. И бу дут исчезать, и уже исчезают сегодня с пе ревооруженных в соответствии с требова ниями НТР предприятий дюжие фигуры лю дей с лопатами, ломами, кирками и други ми допотопными орудиями труда. А пока? А пока они есть, и литература не имеет пра ва отворачиваться от них. Они полноправ ные члены коллективов как на предприя тиях, так и на страницах литературных произведений. Есть в повести, по определению Геннадия, и «бич» — это Мрачный Тип (Панкратов), но выписан о.н, на мой взгляд, нечетко. Он не показан как бич. Это скорее человек с хваткой уголовника. Многие его действия, и размышления тоже, психологически не оправданы. Вот он размышляет во врейя штурма, что студенту-фраеру «надо оста вить... память... и мастеру тоже надо оста вить память...» И вдруг, ни с того ни с се го— «...злые слезы покатились по задубелым щекам Шуры Панкратова». Едва ли такой «Мрачный» и злой «Тип» пустится в сенти- менты. Этого, видимо, очень хотелось Анд- рюхе-лрактиканту, и автор уступил своему любимому герою, заставил Панкратова плакать. Вспомнив Мрачного Типа, хочется бросить членам бригады сборщиков, всем без исключения, упрек в недостаточной гражданской активности. Вот разоткровенничался Панкратов и стал хвалиться: «Валили мы лес в урмане. Друг у меня был, Вася. Набрели мы с ним как-то на пасеку... Старик один живет, бо рода белая. Мы с Васей— дай меду, дед. Он закуражился: колхозное, мол, не мое. От, хрыч, думаем, чего жмется! Обидно ста ло. Я уж пришить хотел папашку... Вася не дал. Связать, говорит, лучше. Связали, в рот тряпку вбухали. Чтоб не орал. И по шли гулять!..» Вот в этом весь Панкратов. Алчный, бесчувственный, безнравственный. А автор хотел, чтобы этот тип заплакал! Нет, он душившее его зло выразил бы как- то по-другому. Сорвал бы его не на людях, так на машине... Но как ведет себя коллектив, слушая та кую «исповедь»? А никак! Ни один из бригады — ни слова! И только ветеран вой ны и труда, весь иссеченный пулями (кста ти, один из самых интересных образов по вести!) сварщик Багратион Петрович Сви ридов «серьезным тоном спрооил: «Брюхо не болело потом?», «Все молчали. Неловко как-то стало». Не слишком ли деликатны ми стали члены бригады по отношению к не прикрытому цинизму и хамству? Как это снижает «активность и масштабность геро ев»! Только душа фронтовика и не вынесла цинизма. Кстати сказать, его-то Б. Анашен- ков и считает человеком, «подрывающим социальную активность людей». Не стран но ли? И это в поисках причин, поче му же низка социальная активность в иных коллективах! А вот еще один член бригады — Сеня- школьник, которого Геннадий коротко ха рактеризовал так: «Не ребенок, а одно рас стройство». Это тип молодого человека пос ле десятилетки, не приученного ни к какой работе и ненавидящего ее: «Сеню-школь- ника, бывшего круглого троечника, так и подмывало захныкать, завыть от слабости: «Распроклятый завод! Распроклятая маши на! Все кишки вымотала...» Он как бы за консервировался в том периоде, когда в ли тературе красиво размышляющие бездель ники .пытались увиливать от любого труда, и им не было дела ни до чего, кроме своей недоразвитой персоны. Но сегодня ему при шлось идти в цех, где у него все из рук так и валится. То шланг под большим дав лением сжатого воздуха вырвался и поднял тучи пыли, то он просверлил отверстие большего диаметра, чем нужно, и спрятал брак, замазав краской. А когда сварщик ве лел переделать, стал огрызаться, чем окон чательно вывел из терпения Багратиона. «Черт знает что за человек такой...— про вожая грозным взглядом ленивую спину «школьника», ворчал оварщик, обращаясь уже к Андрюхе.— Ни стыда, ни совести, ни ответственности.— Багратион сплюнул.— Не знаю. Может, я уж старею, старческая вор котня... Но у нас, помнится, в таком воз расте было это чувство ответственности. Гордость рабочая была. Мы как-то понима ли — мы вот этими самыми руками делаем все: машины, дома, заводы. Мы. И никто, кроме нас, не сделает, не построит, не за пустит. Без нас ничего не может быть, жиз ни не может быть, мы — соль земли! Так как же мы можем делать плохо, халтурить? А эти...— Сварщик махнул рукой/— Поха бят, понимаешь, само это зван.ие-то— рабо чий человек». И опять же понимание «смыс ла и значения своей миссии на земле». Есть десятиклассник, Витька Юрьев, и в повести В. Поволяева, правда, воспитан ный совершенно по-иному, в труде и труд ностях. Он и трудолюбив, и способен на подвиг. Здесь, к слову сказать, появление десяти классников в произведениях о рабочем клас се — факт закономерный, как и появление рабочих с высшим образовавшем. И количе-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2