Сибирские огни, 1976, №1
— Сто картин! — изумился Сергей Сергеевич,— откуда у вас столь ко картин? И зачем столько? — Их рисует мой муж,— ответила женщина,— мы женаты уже одиннадцать лет, поэтому их так много. У нас все стены увешаны карти нами. А одну мы прибили на потолке. Это в той комнате, где спят дети. — Картина на потолке?! — Сергею Сергеевичу показалось, что она его дурачит,— зачем на потолке? И, вообще, зачем одной семье восемь десят или сто картин? Вы могли бы их дарить друзьям. — Это не такие картины, которые дарят,— объяснила она,— я же вам сказала: их рисует мой муж. Сергей Сергеевич никак не мог ее понять и сердился на себя за это. — Зачем? — спросил он.— Зачем он рисует картины, которые ни кому не нужны? — Не знаю,— сказала она,— он любит рисовать и потом он думает, что его картины нужны мне. — Ничего не понимаю,— расстроился Сергей Сергеевич.— А они вам нужны? Женщина ничего не ответила, в трубке попискивал сигнал «занято»- «Странная женщина,— думал он, отхлебывая из чашки холодный кофе,— и муж у нее странный». И вдруг он подумал о том, что если бы кто-нибудь увидел, как он поет, то тоже назвал бы его странным. Если бы все люди без слуха и голоса выходили на середину комнаты и пели, тогда бы это не было странным. Так же, как если бы все люди, не умею щие рисовать, рисовали картины. Но из всех безголосых людей, которых знал Сергей Сергеевич, пел только он один. И поэтому все остальные считали его странным. Даже жена. А когда-то ее не возмущали его песни. Это было давно, когда у них еще не было своего дома. Они бродили в темноте по улицам и переулкам, и она ему подпевала. Он вспомнил об этом и удивился: да, да, она пела вместе с ним... J С тех далеких дней в ней несколько лет держалась странная при вычка— уходить по вечерам из дома. Он не понимал ее: зачем уходить в темень, бродить под чужими окнам :, когда есть, наконец, свой дом. По том он стал думать, что ей невмоготу слушать его песни, и она уходит, чтобы побыть одной. Сергей Сергеевич с ненавистью посмотрел на чашку с кофе. Он, как всегда, вызвал в нем смятение духа. «Так дальше нельзя,— сказал он себе,— пойду поброжу по улицам, успокоюсь»- Он поднялся, надел плащ и съехал в лифте вниз. Во дворе он задержался, задрал голову и не нашел своих окон. Свет был погашен, поэтому он и не нашел. «Это объяснимо,— успокоил он себя,— дом большой, окон много и ничего удивительного в том, что я не вижу своих. Вот если бы я забыл номер квартиры — это было бы страшно». Он пошел по двору и вышел на улицу. Навстречу ему попадались люди: мужчины и женщины. Иног да с ними были маленькие дети: мальчики и девочки. Дети тонкими голо сами задавали вопросы, взрослые им отвечали. Те, что были без детей, разговаривали друг с другом. Потом люди перестали попадаться навстречу, он вышел на окраину города и пошел по тихой улице с дере вянными домами. У последнего дома остановился. Дальше идти было не куда. Он стал ждать. Если человек куда-то шел и никуда не пришел, он должен остановиться и подождать, и тогда что-нибудь случится. Ждал он долго, и терпение не обмануло его. Вдруг в одном из окон вспыхнул свет. Ярко-розовый, как зарево. Этот свет ударил ему в лицо, и он за крыл глаза. А когда открыл, то увидел, что в розовом мареве плавают большие белые горошины. — Таня!— позвал он.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2