Сибирские огни, 1976, №1

сутуло подается к Петру и говорит приглушенно, тихо, как будто здесь его кто-то может услышать.— Слюдица у нас добрая, все больше первая и вторая группы. А за такую старателям большие деньги платят... Смекнул? Мы ее, слюдицу-то, слушай, старателям, а они сдадут. У меня тут есть знакомые, приедут завтра-послезавтра, заберут... Не всю, меш­ ков пять-шесть оставим для отвода глаз, не спрячем. Кусков по десять получим — это уж как пить дать. Ну как?.. Кирилыч застывает в ожидании, низко пригнувшись, словно перед прыжком. Петр молчит. Слова Кирилыча обволокли его чем-то холодным и липким, как паутина. Он ощущает пристальный, острый взгляд и знобко сжимается весь, как если бы повел пальцем вдоль лезвия бритвы: ка­ жется ему, что сейчас, как только он ответит несогласием, Кирилыч вспыхнет злобой, как часто вспыхивал, когда не шла слюда, и двинет своим жестким, стянутым веревочками жил кулаком. Но отчетливо про­ ступает горделивая и решительная мысль, что он тоже не слабак. «Вот ты какая птица. Все неймется тебе». Истомно-тихо в гольцах, только где-то далеко погромыхивают взры­ вы. Вечернее чуткое эхо подхватывает и подолгу не отпускает их глухие громовые звуки. Кирилыч ждет. Глядит в упор, хищно поблескивая глазами из-под нависших козырьков бровей. — Нет,— хмурясь, роняет Петр свое слово. Кирилыч опускает лохматую сивую голову и так сидит, будто глу­ боко задумался, будто и не было никакого разговора. Горстью гребет хрустящую щетину подбородка. Быстро оглядывает Петра исподлобья, и Петр замечает в этом взгляде отдаленную смесь недоумения и расте­ рянности и радуется этому, и в то же время неловко, досадно ему, что повел с ним Кирилыч такой разговор. Приходит мысль, что, будь на его месте любой другой парень типа Рахима, Кирилыч и заикнуться не по­ смел бы ни о каком таком темном деле со слюдой, и берет его вдруг злость на себя, что какой-то он такой лопоухий тихоня, ведь слова попе­ рек не сказал за все время Кирилычу, а знал же, видел, какой он есть. Кирилыч темнеет, тяжелеет лицом и резче проступают, углубляют­ ся морщины. — Та-ак...— хрипло и зло тянет он.— Не хошь, как хошь. Созна­ тельный, значит. Ну, ну, давай, давай... По щекам его прокатываются желваки. Он встает рывком, берет с кулей свой серый линялый пиджак, путается в нем, надевая, и пиджак трещит по швам. Идет в забой за кепкой и останавливается на отвале, поджидая Петра. — Ты вот чего: не вздумай сдуру-то болтать, чего не надо, набол­ таешь на свою голову. Наговаривает, скажу, если что, понял? И беден будешь... Мускулы лица его судорожно вздрагивают, и нижнее левое веко дергает торопливый тик. Закровенели с боков отяжелевшие, захлест­ нутые злобой глаза. «Зверь»,— думает Петр, думает с отрадным чувством, что никогда он не будет таким. Мелкой дрожью, словно в ознобе, дрожат побледневшие Кирилыче- вы губы. Весь он основательно, под завязку, наполнен злостью, и эта злость — Петр чувствует — цепко держит его на месте, нуждаясь в вы­ ходе, точно пар в котле. Петр сжимается, словно пружина, следя за Кирилычем. — Чего молчишь? Петр не отвечает. И Кирилыч, оскалясь, коротко взмахивает рукой...