Сибирские огни, 1976, №1

бы. От взмокшей выбеленной солнцем куртки вздымается тонкий парок; Кирилыч смахивает кепкой пот и валится боком в траву, достает папиросы. Петр ложится навзничь под низкую крону стланика, кладет под за­ тылок ладони и чувствует, как приятно холодит запотевшую спину земля, как тяжелеет, наливаясь блаженством покоя, тело. Он смотрит сквозь хвою на небо, и оно как бы втягивает его в себя, в свою чистую, синюю бездну, и мчит над гольцами, как облако. Странной, нелепой кажется ему мысль, что когда-нибудь его не будет, а это все останется — и небо, и гольцы, и стланики... Опираясь на локоть, Петр тянется за стланиковой шишкой. Она точь-в-точь кедровая, только вдвое меньше, еще сырая, вся зеленая и сплошь в смоле. Настанет время — и шишки поспеют, высохнут и вы­ глянут на свет, как птенчики, орехи. Петр пробует орех на зуб (скорлупка его тонкая и гнется, а внутри молочко) и думает о том, какое это удивительное дерево — кедровый стланик. Камень кругом и мох, а оно растет и сочно зеленеет густотою длинных игл. Растет, где не может расти ни ель, ни пихта и никакое дру­ гое дерево. Лютый мороз и ветер — первые враги стланика. На морозе он хру­ пок, как льдинка, и беда, если обрушится ветер: пообломает лапы, пооб- дерет хвою. Но такое, правда, бывает не часто. Он тем и жив, стланик, что как бы умеет предугадать зло и противостоит ему. В одну из ночей глубокой осени он вдруг поляжет, вожмется в снег. И это значит — уда­ рят ни сегодня-завтра холода, и завьюжит. Внизу, на дне глубокой, повитой клочьями тумана котловины стоит рудничный поселок. Он виден будто с самолета: коробочки домов, поло­ ски улиц, синяя спираль, речушки, мосток через нее, а по нему про­ шмыгивают юркие машины и неуклюжими жуками проползают тракторы. На отшибе, сбочь речушки, белеет одинокий пеналик барака. Петр вспоминает, глядя на него, рудничный клуб, пустынный полутемный зал, ожидающий зрителей кино... Шло заседание штаба «Комсомольского прожектора». Сидели на сие­ не, облепив со всех сторон длинный стол. Седой и грузный, облокотись на торец и устало сутуля плечи, сидел директор рудника. Он мотался весь день по гольцам, где на коне, где пешком, и ему бы отдыхать, но его позвали на заседание штаба, и он пришел. Тепло поблескивал глазами из-под кустистых бровей, и было похоже: собралась семья и он — отеи. А позвал его Рахим, комсомольский секретарь. Он напряженно ерзал на стуле, с грохотом вскакивал, словно взрывался, и говорил, рез­ ко, рассекающе опуская ребром ладонь,— торопливо и громко, будто с трибуны. Он был неистов. Всюду и во всем. С ревом, бешено, как ураган, про­ езжал он на тракторе по руднику, направляясь в гольцы за слюдой. А ве^- черами бегал по болотам и чашам на свиданья с неказистой конопатой девчонкой, выбиравшей слюду на участке,— в десятке километров от по­ селка. Не прошло и полгода, как он из армии, а уже секретарь, и «про­ жектор» ударил при нем во всю мощь. Появились однажды на экра­ не карикатуры знакомых алкашей-прогулыциков, и грохотал от смеха зал, и никто потом не хотел смотреть кино просто так, без кадров «прожектора». — Надо взяться на этот раз за старателей! Пьют, шарамыжники! Это черт знает что!.. Позор!.. Тонны недобытой слюды!..—гремел Рахим. Он — узбек, черен, как негр. Он слепил блеском антрацитовых глаз и белизной зубов. Что получается... Ерунда получается. Хотят работают, хотят—