Сибирские огни, 1975, №12

7-4 ФРАНЦ ТАУРИН Спустя положенное время сняли с него цепи и, снова взяв под руки, отвели в карету. Крики жандармов: «Расступись! Дай дороги!» Кучер перевел ло­ шадей на рысь, и колеса застучали по булыжной мостовой. Когда захлопнулась за ним дубовая дверь каземата, Николай Александрович, обернувшись, посмотрел на нее почти весело. Может быть, в последний раз захлопнулась?.. Но он ошибся. Еще три дня и три ночи пришлось ему провести в Алексеевском равелине. 5-го июня Николая Александровича перевели в Петербургскую пе­ ресыльную тюрьму, а 27-го июня отправили, согласно приговору, в Восточную Сибирь, «на вечное поселение». Часть третья СИБИ Р Ь Г Л А В А С Е М Н А Д Ц А Т А Я 1 Некоторым облегчением для всех троих, осужденных на вечное по­ селение в Сибири, явилось то, что отправили их не вместе с уголовными преступниками, а в отдельной небольшой этапной партии, на подводах и без кандалов. Ветошников был очень плох: исхудалый, с землистым цветом лица, он выглядел живым мертвецом и до последней минуты надеялся, что его невесте будет разрешено следовать за ним. Николай Александрович, сам убитый вечною разлукой с родными и близкими (брату Владимиру, который просился с ним,— не разрешили, а Анне Николаевне и просить было бессмысленно — не жена и даже не невеста), как мог пытался подбодрить совсем упавшего духом товарища, но тот оставался безуча­ стен ко всему окружающему. Владимиров держался замкнуто и несколько особняком; он, каза­ лось, полностью смирился с уготованной ему участью и безропотно сно­ сил все тяготы этапного пути. Николай Александрович понимал состояние своих товарищей: оба они не были активными борцами, почти случайно оказались замешан­ ными в деле, и тяжкая кара, свалившаяся на них, была несоразмерной вине и потому особенно гнетущей. Сам он задолго до завершения дела в Сенате понял, что каторга ему предрешена. И подготовил себя к ней. Еще год тому назад он пи­ сал брату Александру: «каторга меня не пугает, со своим спокойным характером я уживусь везде, я на нее смотрю, как на школу суровую, но могущую во многом быть полезною».2 2 В Титовских казармах Московской пересыльной тюрьмы повсюду слышалась польская речь. В большой, человек на сорок, камере с двумя