Сибирские огни, 1975, №12

БЫЛ КРАП, СЛЕЗАМ И СКОРБИ ПОСВЯЩЕННЫЙ...» 1 6 7 друзьям, которые его окружают, но нельзя не почувствовать, что он имеет в виду и тех овоих далеких друзей, которые томились, как и он, в сибирской ссылке: Вам, семейство милых братий. Вам, созвездие друзей. Жар приветственных объятий И цветы моих речей! Здесь Бестужев утверждает идею радо­ сти, вопреки всем препонам и затворам, прославляет разум, просвещение и справед­ ливость: Раздавайся ж, клик заздравной. Благоденствие, живи На Руси перводержавной, В лоне правды и любви! Смысл стихотворения—в центре автор­ ского монолога, в следующих словах: Да из нас пылает каждой. Упитав наукой ум. Вдохновительною жаждой Правых дел и светлых дум. Пребывание Бестужева в Сибири было сравнительно непродолжительным. И если учесть, что общественная атмосфера в Якут­ ске оказалась достаточно благоприятной для него, то станет понятно, почему в его стихах нет такого глубокого возмущения местной обывательской средой, которое звучит, скажем, у Кюхельбекера. Конечно, Бестужев заметил озлобленность мещан, но он писал об этом почти шутливо в стихо­ творении «В день именин». Лирика Бестужева-Марлинского доста­ точно наглядно подтверждала, что поэт-ро­ мантик под влиянием всего им пережитого, под воздействием новой для него действи­ тельности переживал известную эволюцию в сторону более трезвого и достоверного во­ площения своих чувств. В середине 1829 г. Бестужев добился перевода ¡в действующую аронию на Кавказ. И в июне 1837 г. был убит в одной из схваток с горцами. До восстания 14 декабря Одоевский не успел проявить себя как поэт. И только в Сибири он вырос в большого, своеобразно­ го художника. «Именно Одоевский подхва­ тил лиру, выпавшую из рук Рылеева, и му­ жественно пронес ее через все годы декаб­ ристской каторги и ссылки» (В. Г. Базанов. Очерки декабристскбй литературы. М.—Л. 1961). При всей элегичности мотивов, его поэ­ зия не была безотрадной. И сама мысль о «сибирских рудах» не вызывала у Одоев­ ского отчаяния: в своем знаменитом отве­ те на послание Пушкина в Сибирь— «Струн вещих пламенные звуки...»—он выражал веру в то, что дело декабристов не пропало. Поэт старался поддержать в своих друзь­ ях бодрое отношение к жизни, верность прежним гражданским' идеалам, надежду на лучшее будущее. Даже теперь, после поражения восстания, он продолжал разви­ вать декабристские идеи, славил псковскую и новгородскую вольницы, восставал про­ тив всех форм деспотизма. Размышляя о назначении поэта, он приходил к выводу, что поэт—это прежде всего певец-утеши­ тель; тот, кто несет отраду страдальцам, кто умеет облегчить горе и добрым сло­ вом воскрешает в людях угасшие силы. В условиях каторги и изгнания Одоев­ ский был для многих как бы «вторым Ры­ леевым». Но «слог его менее энергичен; ора­ торский стиль Рылеева заменен более ин­ тимной лирикой, рассчитанной на круг чи­ тателей и слушателей, заранее подготов­ ленных к тому, чтобы сочувствовать ей и понимать ее» (В. Г. Базанов. Поэты-декаб­ ристы. М,—Л., изд. АН СССР, 1950). Он пи­ сал «легким» пером, его стихи так и ложи­ лись на музыку —не случайно некоторые из них стали любимыми песнями декабри­ стов. Даже свой ответ на послание Пуш­ кина поэт написал без претензий на оратор­ ский стиль, с пушкинской простотой и сдер­ жанностью. Поэтому так органично вошла в стихотворение чуть измененная фраза из послания великого поэта: «Наш скорбней труд не пропадет». И по-пушкински афори­ стично прозвучала следующая строка: «Из искры возгорится пламя...» Конечно, реальность была столь жесто­ ка, что поэта далеко не всегда отличало бо­ евое настроение, оно сменялось нередко ще­ мящей грустью, а готовность к действию перемежалась приступами тоски. И все же у Одоевского не было такого душевного надрыва, такой болезненной мечтательно­ сти, как у Кюхельбекера,— скорее здесь преобладал тон элегический. И этот тон отчетливо проявился в сибирских мотивах: Выл край, слезам и скорби посвященный, Восточный край, где розовых зарей Луч радости, на небе том рожденный. Не услаждал страдальческих очей: Где душен был и воздух вечно ясный, И узникам кров светлый докучал. И весь обзор, обширный и прекрасный. Мучительно на волю вызывал. («М. Н. Волконской») Как видим, Одоевский, продолжая тради­ ции Рылеева, вовсе не повторяет его; если для Рылеева Сибирь— «угрюмый край», то Одоевскому известно, что здесь «и воздух вечио ясный», «м весь обзор, обширный и прекрасный», и «кров светлый». Но красота природы лишь усиливает страдания узни­ ков, пробуждает в них мучительную тоску по воле. Развитие рылеевских традиций у Одоев­ ского просматривается и в том, что поэт обращается к героическим подругам декаб­ ристов, каждая из которых, как и жена Войнаровского, последовала за мужем в ссылку, могла, умела «гражданкой и суп­ ругой быть». Обращаясь к М. Н. Волкон­ ской, поэт славит этих «ангелов», которые «явилися как дочери земли и узникам, с улыбкой утешенья, любовь и мир душевный принесли». Образы этих героических под­ руг—не плод воображения поэта, их дей­ ствия вполне конкретны, и даже несколько условное уподобление их ангелам, слетев­ шим с лазури, вдруг обретает тревожную и психологически точную ноту, когда поэт говорит об опасениях своих друвей: И лишь они страшились одного: Чтоб ангелы на небо не вспорхнули. Не сбросили покрова своего. Мысль о замечательных русских женщи­ нах, добровольно согласившихся разделить участь своих мужей, глубоко волновала