Сибирские огни, 1975, №12

162 ЮРИЙ ПОСТНОВ неизбывных мук,— здесь они находили и свою кончину. Мотав смерти, столь харак­ терный для поэзии романтизма, у Рылеева был неотделим от патриотической граждан, ственной направленности его творчества: описывая смерть Ермака, поэт подчеркивал, что тот погиб в борьбе за славу своего оте­ чества; главный герой его поэмы «Войнаров- сквй» стал жертвой деспотизма. Поэтому трагическая судьба последнего заставляла читателя размышлять о социальной неспра. ведливости, о необходимости следовать при­ меру героических предков и не страшиться смерти, если это нужно для дела свободы. Говоря в посвящении к «Войнаровскому»: «Я не поэт, а гражданин», Рылеев подчер­ кивал тем самым одну из важнейших осо­ бенностей своей поэзии. Другой ее харак­ терной чертой было стремление поэта к на­ циональной самобытности. И сибирская те­ ма привлекала его именно «потому, что она была •живой частью великой и нескончае­ мой темы о родине» (В. Г. Базанов, Поэты- декабристы. М. —Л., изд. АН СССР, 1950). Обращаясь к близкому и далекому прош­ лому, описывая «великих мужей России», Рылеев всегда стремился почерпнуть в исто­ рии урок для своих современников; поэт- декабрист ненавидел аракчеевскую Россию и призывал всех честных людей готовить се­ бя к грядущим битвам за освобождение от крепостного права и гнета царизма. Этот призыв звучал и в его смелой сатире «К .временщику», и в исторических стихотворе­ ниях «Думы». Толчком к созданию «Дум» стал выход в свет девятого тома «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина. Этот труд вызвал самый живой отклик у Рылеева. Эпоха Грозного вдохновила его иа написа­ ние первых исторических картин —«Курб­ ский» и «Смерть Ермака». В первой половине XIX в. появилось мно­ жество произведений в стихах и прозе, по. !священных Ермаку, но, несомненно, лучшим ¡среди них стала дума Рылеева. Для поэта Ермак — не просто благородный разбойник |н не только храбрый и сильный воин; ав- ¡тор видит в нем человека, осознающего ¡свою великую историческую миссию, вер- • ного своему высокому долгу. В думе «Смерть Ермака» нет еще глубо­ кой разработки характеров, образ Ермака |дан двумя-тремя резкими мазками. Еще | скупее обрисован Кучум, «тать лрезрен- ный». Но драматизм ситуации, сцена же- \ стокого истребления спящих воинов, энер­ гичное и стремительное повествование, поч­ ти пушкинский лаконизм и емкость расска- | за, простота и легкость поэтического язы­ ка—все это создает сильное впечатление. Рылееву импонировала в Ермаке широ- : каи натура, которая устремлялась из тес- ! ных пределов обычного существования нав­ стречу испытаниям и опасностям, «ко сла­ ве страстию дыша». Угроза смерти, естест- Iвенно, вызывает у Ермака высшее напряже- Iние сил («И мощною рукой своей валы се­ дые рассекает...»). Кажется, сама природа ; в ярости восстает на человека, бросающего ■, вызов («И, закипев страшней, река ге- гРоя с шумом поглотила»). Но иртышские волны все-таки не погубили бы Ермака, ес­ ли б не «тяжелый панцирь— дар царя». В этом заключен, несомненно, символический смысл, очень существенный для Рылеева. В Ермаке воплощены лучшие, героиче­ ские черты нации, и вполне закономерно «Смерть Ермака» стала со временем люби­ мой песней русского народа. Стремясь изобразить в поэтической форме многие события истории России, Рылеев со­ здает целый цикл дум, воскрешающих ге­ роев различных эпох, а затем решает напи­ сать и второй цикл. Однако осуществить этот замысел ему не удалось. Сохранились лишь отдельные наброски к думам «Вадим», «Марфа Посадница», «Меишиков в Березо­ ве». Фрагменты из последней думы пред­ ставляют для нас особый интерес. Сибирь рисовалась воображению ноэта «царством вьюги и мороза, где жизни нет ни в чем» и где «полумертвая природа чуть оживляется весной». Поэт нагнетает Иск- лючительно мрачные краски. Такая цветовая гамма стихотворения объ­ ясняется не только тяготением поэта-роман. тика к меланхолическому пейзажу, но и его представлением о Сибири лишь как стране ссылки. Сам сюжет думы требовал сурово­ го пейзажного обрамления: речь должна бы­ ла идти об Александре Даниловиче Менши- кове, сподвижнике Петра, который вместе с детьми был сослан в далекий Березов, где сам он и одна из его дочерей нашли свою смерть. Мотив смерти, звучащий вначале (снег лежит в Сибири две трети года, «как саван гробовой»), получает развитие в третьем отрывке из думы. Здесь возникает картина кладбища и одинокой могилы, на которой стоит, «к земле склонившись, крест уны­ лый». Этот, наиболее значительный по объ­ ему, отрывок содержит диалог ссыльной женщины и сибиряка-старожила. Ссыльная просит рассказать ей о том, «чей прах почи­ ет в той могилке?» Есть предположение, что эта женщина, — Наталья Долгору­ кова, сосланная в Березов уже после смер­ ти Меншикава. Ей поэт посвятил другую думу: там тоже есть упоминание о Си­ бири— «стране пустынной», «стране угрю­ мой и глухой», где «бродя между снежных скал», княгиня тосковала по своему лю­ бимому. Рассказ старика в четвертом отрывке из думы состоит всего из четырнадцати строк, —по сути дела, это только начало, которое включает читателя, знакомого с рылеевскя. ми думами, в достаточно привычную для него ситуацию: герой в уединении предает­ ся скорбным размышлениям. Склоняся на руку главой, Угрюмый, мрачный и безмолвный. Он часто, позднею порой. Сидел на паперти церковной. Но в отличие от типичного романтичеам)- го страдальца Меишиков не избегает лю­ дей—и здесь, в чужом краю, он готов про. тянуть руку тому, кто ищет общения идруж­ бы. Он и рассказывает свою историю мест­ ному старожилу, К сожалению, самой исто, рии в думе нет. Сказано лишь, что ссмль-