Сибирские огни, 1975, №12

128 ЮРИИ МАГАЛИФ Он совсем не думал сейчас ни об Антонине, ни о себе. Счастливо­ восторженное состояние не отпускало его —-в ушах все еще гремели ап­ лодисменты, слышался смех. И пока артист укладывал в чемодан нейлоновую сорочку, лакиро­ ванные туфли, зеркало, термос... он перебирал в уме лишь подробности своего выстуйления, и ничего больше. «Больше ничего и не нужно.... ничего и не нужно...—повторял про себя Ма.кар Петрович.—А болыне-то ничего и не нужно... Всегда бы так, как сегодня!.. Какие славные люди!.. Им понравилось... все поняли, и Заболоцкого, и Сельвинского тоже...» Но когда восторг мало-помалу улегся, когда Макар Петрович, вы­ мотанный и обессиленный, проходил с чемоданом по темной сцене, по обезлюдевшему залу —мысли его снова обратились к Антонине... Шайдуров жил неподалеку от Дома культуры, и Касаткин, несмот­ ря на позднее время, решил зайти к нему. Вдруг Михаил Терентьевич и не знает еще о Промтове? А может, та «хранительница музея» просто все сочинила?.. В окнах горел свет. Макар Петрович подошел к двери, постучал. Женщина бесшумно впустила Касаткина, сказав торопливо: — Проходите, проходите... Раздевайтесь... Пожалуйте! ...Откинувшись в кресле, положив на стол перед собой кулаки, сидел Шайдуров. В пепельнице дымила папироса. А по комнате из угла в угол метался Промтов. Он, наверное, ничего не видел вокруг. Его взгляд был обращен внутрь самого себя. Рисы на Промтове не было. Широкие плечи туго облегал черный свитер. Черные брюки плотно заправлены под голенища хромовых са­ пог. Весь он сейчас был какой-то легкий, стремительный, не по годам молодой. Ходил чуть пригнувшись, едва не задевая головой чучело ястре­ ба, висевшее под потолком. — Нет, вы неправы! —воскликнул Промтов.—Я всего лишь чело­ век. И воздвигнуться над собой, взглянуть на себя с высоты абсолютной мудрости —сейчас не могу. Не в силах. И права такого не имею!.. По думаю об этом непрестанно. Как решить: чего во мне больше —добра или зла? Правды или кривды? Это не пустопорожние вопросы. Их надо задавать себе ежедневно... Вот вы сказали, что поступок мой разумен, благороден, что я сделал правильно, отказавшись от веры. Но теперь-то я могу признаться, что никогда не верил в сверхъестественное!.. Верить нужно слепо, безотчетно, исступленно, как Мария Гусельникова верит... Двадцать с лишним лет я поучал, что с верой жить легче. Правдива бы­ ла моя проповедь или лжива? Как вы полагаете?..—Промтов остано­ вился перед Касаткиным и даже слегка пригнулся, ожидая ответа. — Не знаю...—Макар Петрович прикусил губу.—Думаю —частич­ но правдива: в минуты душевной слабости, отчаянья человеку становит­ ся легче, если он на что-то уповает. — Частично? —грозно возвысил голос Промтов.—Лжива пропо­ ведь, в которой правда излагается лишь частично! А ложь в утешение — ложью и останется. — Но как же вы тогда могли столько лет?..—сказал Шайдуров. — Ага! Вот он вопрос из вопросов!.. Где же черпал я силу для столь долгой лжи?.. Да, в господа бога вседержителя не верю и не верил. Но всегда знал —уверен бесконечно!—что в каждом из нас заложены не­ сметные запасы добра и зла; нет людей абсолютно злых, и каждый по­ нимает добро и зло по-своему. А где же здесь истина?.. На этом-то воп­ росе и держится церковь, служителем которой я был. Только там этот вопрос неразрешим! Отвечает же на него обыкновенная, натуральная, полнокровная жизнь. Потому-то я к ней возвратился сегодня! Вы, навер­ ное, думаете, что, решив стать священнослужителем, я умышленно по