Сибирские огни, 1975, №12

НА ПЕРИФЕРИИ 123 Антонина замялась, заговорила спокойнее: — Сказала первое, что на ум пришло... Да вот хоть бы и дядька этот, с которым сейчас разговаривала,—ведь нехорошо вы с ним... Он, по-моему, человек-то правильный... Его старшая сестра в больнице ле­ жит—он боится, что помереть она может вот-вот... И совестно ему про боязнь эту рассказать начальству. Не привык он душу свою показывать, не приучен... Психология такая, понимаете? Он плотник или столяр­ не знаю—ему хочется, в случае чего, самому и гроб сколотить. Он вот говорит, что земля сейчас мерзлая,—кому будет охота глубоко дол­ бить? А он сам и могилу выроет. Понимаете?.. Он мне это сказал, а там постеснялся, в кабинете-то... Опять я не про то, да?.. Хоть ты мне помоги, Макар... Не знаю, как выразить... Здесь слишком разное все. Я еще учусь этой жизни. Хожу, слушаю, с людьми беседую. Друзей у меня, правда, еще не много здесь. Но зато хорошие они —друзья мои. Последние слова Антонина произнесла как-то совсем по-детски. Ка­ саткин улыбнулся. — Промтов —тоже друг? —спросил Шайдуров. — Конечно! — Народ видел, как вы в церковь ходили,—сказал Шайдуров. — Народ?.. Это Мария Гусельникова —народ?.. И ходила я не в церковь, а к Глебу Борисовичу. — Все равно. — Нет, не все равно. Я неверующая. Мне в церкви делать нечего. А вы не бываете?.. И напрасно. Вам, именно вам, надо бы туда почаще заглядывать. — Ладно, Антошка,—нетерпеливо взмахнул рукой Касаткин.— Пусть этот твой Глеб Борисович распрекраснейший человек. Но ты по­ нимаешь или нет, что... — Какая основа дружбы с попом? —быстро спросил Шайдуров. — Не ваше дело! —отрубила Антонина. Внезапная грубость, вспыхнувшие злостью глаза сделали ее такой похожей на отца! Касаткин помнил, как у того «прорывался зверь из клетки». — Значит,—сказал Михаил Терентьевич,—это и все ваши претен­ зии ко мне? Больше нет? Не густо... Он засмеялся и несколько раз мелко сплюнул: ниточка табака при­ клеилась к языку. — Не густо, дочка! Теперь позволь мне. Моя очередь. Значит, Шай­ дуров не понимает запросов молодой души. И вообще плохой психолог... И в районе нашем все плохо... Ладно... Вот слушал я вашу лекцию о Владимире Луговском. Читаете вы ярко, доходчиво, артистично: чув­ ствуется наследственный талант... Конечно, извините, но причесаться на­ до бы вам поаккуратнее для публичного выступления. Однако, не в при­ ческе дело. Вы правильно показали революционную страстность поэта, объяснили особенность его мышления. Но поблагодарить вас, товарищ литератор, за данную лекцию не могу. Почему? Отвечу. Да ведь и вы сами знаете —почему. У Луговского есть стихотворение о сельской шко­ ле. Нужное, хорошее стихотворение. По содержанию близкое нам, бере- зовцам. К одной строчке вы сделали длинное примечание. Припоминаете? — Припоминаю. Ты послушай, Макар, ты послушай! После моей лекции весь Березов говорил о Луговском, о стихах говорил... Я тебе рассказывала вчера... Ждали следующую лекцию: «Салтыков-Щедрин и город...» — А вам не разрешили! —перебил Шайдуров.—Представьте нам в общество «Знание» развернутые тезисы —почитаем, подумаем, поспо­ рим—может, и разрешим. А читать бесконтрольно больше не позволим. — А что за строчка Луговского? —спросил Касаткин.