Сибирские огни, 1975, №12

1 0 8 ЮРИЙ МАГАЛИФ тил —я называю тебя на «ты». Это хорошо?.. Наверное, правильнее бы­ ло бы на «вы». Но почему-то не получается. Уж слишком пахнет от тебя моей юностью, домом моим. А я тогда вас всех называла на «ты»... По­ слушай, Макар Петрович, мы же проголодались! Растапливай печку. Умеешь?.. Я займусь оладьями. Как хорошо, что ты приехал! Но постой- постой... Откуда ты узнал, что я здесь, в Березове?.. Шайдуров сказал?.. Ах, вот как!.. Ну-с, и что же еще успел рассказать обо мне глубокоува­ жаемый Михаил Терентьевич Шайдуров? А? Удивительные, давно не слышанные звуки: потрескиванье сухих дров в печи, шипенье пухлых оладий и посвист толстопузого чайника. Касаткин сидит на зеленом сундуке, прижавшись спиной к потерто­ му настенному коврику с оленями; смотрит на нежные, обнаженные до плеч руки молодой женщины. Сырые валенки лежат у двери. Антонина надела прозрачные чулки и туфли на тонком каблуке. Праздник же сегодня, праздник! За окном —синий свет сумерек. В тарелках отражается желтенький абажур. Соленые огурцы мато­ во темнеют в глиняной миске. Кринка с молоком. Бутылка «Столичной». — Еще не умер с голоду? —спрашивает Антонина. — Живой пока. Он тянется к этажерке, машинально достает круглую коробочку, открывает ее —там вроде монета —как пятак,—только непривыч­ но тяжелая. —-Ого!—удивляется Касаткин.—Уж, кажется, чего-чего в жизни зидел, а вот ни разу не держал в руках школьную медаль. Золо­ тая! Откуда? — Моя. — Скажите-пожалуйста! Ты так хорошо училась? — Многие не верят. А в Березове —особенно. Представь себе, в здешней школе ни разу не видели золотой медали! На литературе про­ валивались... Ну, ничего. В этом году, пожалуй, еще нет, а вот в буду­ щем —двух медалистов выпущу. Золотых! — Выходит, до тебя тут педагоги никудышные были? — Почему никудышные? Хорошие. Только —спокойные слишком. А я —бешеная. В нашей работе —бешенство первое дело. Чтобы ни себя не жалеть, ни учеников!.. Оладьи готовы! Садись за стол, наливай... И—■ «со свиданьицем!» —как в здешних местах принято. Антонина рассказывает о своих школьных делах. Но Макар Петро­ вич слушает и не слушает —думает о другом. О себе. Сорок пять лет. Жизнь, наверное, уже перевалила через вершину, под уклон пошла. А он все мотается по градам да весям. Все чаще и чаще устает от этого мотания. И все чаще, приступами наваливается на него желание покоя: сидеть бы каждый вечер за таким мирным столом, рядом с милой жен­ щиной, смотреть на ее нежные руки и никуда не торопиться: знать, что и завтрашний вечер будет такой же, как сегодняшний... Все куда-то падает, растворяется, все подробности вдруг исчезают, и, как в кино, крупным планом —глаза Антонины, ее низковатый голос, длинные пальцы возле темных южных губ... И Касаткин энергично встает, словно стряхнув в себя сонную одурь, отходит к двери и, при­ слонившись к косяку, слушает. — У меня здесь началось с отчаянного сражения. Я решила про­ читать ^для старшеклассников во внеурочное время несколько лекций по русской литературе. Так, как я ее понимаю. «Чацкий». «Демон», «Вис­ сарион Белинский»... Ребятишки слушали, разинув рты. «Белинского» меня попросили повторить даже в училище механизации и в Доме куль- туры. И как это было здорово! Правда, правда!.. А на «Последние стихи Владимира Луговского» и сам Шайдуров пожаловал!.. Вот живет тут пи