Сибирские огни, 1975, №11

146 Е. ЦЕЙТЛИН дчернении действительности, в том, что поч­ та все окружающие Лешку Ерошева люди оказались мещанами: жизнь не похожа из литературу, ее сюжеты складываются по- разному. Тусклые, обветшалые заповеди ме­ щанина Лешка слышит в бригаде со всех сторон: «лбом стенку не перешибешь», «каждый за себя держится, каждый за се­ бя отвечает», «живи сам и давай жить другим». В Лешкиной бригаде работают неплохие люди т- у всех свои беды, свои непростые заботы. Но все, с болью и удивлением заме­ чает Лешка, готовы пойти на компромисс ради собственного благополучия. И основ­ ное—идет на компромиссы Лешкин отец, всегда учивший его не путать белое с чер­ ным. «Значит, отец тоже пешка, такая же, как Мосин, Гошка, Чугреев,— пытается по­ нять Лешка.-г-Такая же? Да нет, похит­ рее. Всю жизнь говорил одно, а сам делает другое. То, что можно ему, нельзя мне. А почему? Может быть, именно так и надо жить? Может быть, это не так уж и страш- но, как кажется. Только начать...» 1 Жизнь есть жизнь, убеждает Павел Сер­ геевич Лешку; не так-то легко сохранить «равновесие» в этой, сумятице бегущих дней, мельтешащих забот—порой «прихо­ дится сознательно идти на компромиссы». Он не может убедить ни сына, ни самого себя. «Цена компромисса,—справедливо за­ метила критик Н. Тендитник,—назначена автором самая высокая — человеческая жизнь». Лешка погибает, пытаясь по-юношески неумело исправить ошибки отца. Погибает нелепо, глупо. Погибает закономерно, если следовать художественной логике автора. «В духе античных трагедий, мотивом воз­ мездия завершается бескомпромиссная, су­ ровая повесть молодого писателя»,—заме­ тал по этому поводу Л. Финк. Добавим: в трагедии всегда побеждает тот, кто погиба­ ет, чтобы остаться верным себе. Поэтому-то и конец повести Г. Николаева столь орга­ нично оптимистичен. Г. Николаев показал борьбу человека с бациллами эгоизма в себе. При этом он по- прежнему, как и в «Трех опорах», тяготеет к трагической коллизии. И он опять пред­ лагает герою сделать нравственный выбор, таким образом оказываясь в самом фарва­ тере современной прозы. Но, как мы убеждались, у писателей есть и другая возможность: вывести мещанина, для которого проблемы выбора просто на существует; это возможность развенчать эгоизм «закостеневший», не сомневающийся, нагловато бросающий вызов. ...Повесть А. Якубовского называется «Браконьеры». Жесткое, беспощадно точное название. У читателя не остается сомне­ ний—о ком это. Конечно, о главном герое, которого автор называет просто Владими­ ром Петровичем. Однако в самой повести А. Якубовский не торопится с обвинениями. Художествен­ ная привлекательность «Браконьеров» —в авторской интонации, в ракурсе зрения пи­ сателя: он как бы медленно, постепенно про­ являет фотоснимок героя. Итак, мы застаем Владимира Петровича блаженно отдыхающим вдали от городской суеты. Застаем на маленьком острове, где Владимир Петрович рыбачит, погружается в раздумья, следит с легкой усмешкой за тем, как местный рыбнадзор сражается с местными браконьерами. Мы застаем Владимира Петровича в тот ответственный для него момент, когда решается: быть ли ему ученым? Приятель нашего героя, человек с символичным име­ нем Контактыч, сейчас «вентилирует» этот вопрос с одним руководящим научным Старичком. Как уже догадался читатель, Владимир Петрович принадлежит к той огромной армии молодых и немолодых лю­ дей, что давно, упорно, в целом успешно осаждают нашу науку. «Литературная га­ зета» проводит очередную дискуссию о дис­ сертациях и диссертантах; осада между там продолжается... Уж очень хочет Владимир Петрович стать ученым. И, конечно же, ста­ нет им. «И в люди выйдешь, и доктора по- лучишь, и инфаркт заработаешь»,— говорит ему Контактыч. Вроде бы в шутку сказано, а вся будущая жизнь Владимира Петро­ вича —в одной этой фразе. Не кажется ли вам, читатель: наш герой сильно напоминает кого-то? Да, да, он — младший брат Гартвига из «Предваритель­ ных итогов» Ю Трифонова. Конечно, у Гартвига столичный лоск, четыре иност­ ранных языка, солидный багаж из обры.в- ков различных философских теорий. Влади­ мир Петрович — провинциал, он еще только кандидат в Гартвиги, он еще только начи­ нает свой околонаучный путь. Он не »грает в растерянность, он в самом деле немного растерян, когда знакомится с «цветом мест­ ной научной мысли»; еще предстоит Влади­ миру Петровичу овладеть я модной иронич­ ностью, и умением говорить обо всем и ни о, чем, и искусством полунамеков. (М. Ро­ щин записал в своем сценическом памфлете голоса интеллектуальных мещан: «— Мони­ ка Витти? А Мазина?..— Встречаются два француза...— Театр на Таганке!..— Четыре убийства... — Подлинный шестнадцатый век!..—Какой поэт!..—Монастырь Соловец­ кий!..—Достоевский!..») Владимир Петрович не сомневается: все­ му этому он скоро научится. Кстати, само­ оценки героя многозначительны —о них стоит сказать подробнее. ' Владимир Петрович считает себя слож­ ной личностью, радостно подмечая проявле­ ния своей неординарности, фиксируя при­ меры собственной художественной тонко­ сти. Вот, любуясь красками .вечернего неба, герой находит точное словно — «пастель­ ные». («Смотри,—внушал себе Владимир Петрович,— запоминай, потом жене расска­ жешь»). А узнав о том, что неуловимых браконьеров наконец-то поймали, он огор­ чится и обрадуется одновременно. (Огор­ чится: некому теперь будет поставлять Вла­ димиру Петровичу молоденьких осетрико-в; обрадуется: все-таки эта люди всегда вы­ зывали в нем брезгливость). Но самое глав­ ное—он тут же отметит «богатство своих реакций на событие — вдвое больше, чем у стандартного человека». Умилительна и