Сибирские огни, 1975, №11

1 0 0 РОГНЕДА ВОЛКОНСКАЯ. НИКОЛАЙ ПРИБЕЖЕНКО гически было не под силу допустить мысль, что когда-то придется за­ метать следы. Без сомнения, после убийства Лунина они обменялись какой-то ин­ формацией, о чем-то договорились; спорее всего — прекратить на время какую бы то ни было связь. Они понимали, что главный козырь их неуязвимости — обособленность. Борисову нужно было принудить ничего не подозревающего Зиргу- са обнаружить, что он знает Мартового. А это уже автоматически ули­ чало обоих преступников. Борисов несколько дней обдумывал текст телеграммы, которую он решил послать Зиргусу, якобы отправленную Мартовым. Нужно было действовать наверняка, так как Борисов опасался, что непродуманная, неуместная телеграмма, которая будет противоречить какой-то догово­ ренности или будет содержать некий повтор информации, насторожит Зиргуса, и тогда замысел провалится. Нужно было сообщить Зиргусу нечто такое, что поглощало бы и включало любую договоренность с Мар­ товым. Но предусмотреть все было невозможно. Любое сообщение, просьба — все могло обернуться фальшью. Нужно было придумать что- то неожиданное, многозначительное, ошеломляющее, чтобы Зиргус по­ терял способность трезво оценивать ситуацию и поступил по шаблону. Наконец Борисов придумал такой текст: «Почему не отвечаешь на телеграмму беспокоюсь какое принял решение». Но какая должна стоять подпись? Петр или Василий? С одной сто­ роны, «Петр» — это страшное прошлое, а с другой — это имя отводило подозрение от Василия Мартового. Но если даже прежде Мартовой под­ писывался Василием, то телеграмма с подписью «Петр» ничем не повре­ дит делу; даже более того — подчеркивает тревогу и как бы намекает на суть опасности. Зиргус стоял на табуретке и приколачивал теннисные ракетки к фанерному щиту, обтянутому зеленым сукном. Солнце било в огромное стекло витрины и приятно грело спину. Выдался на редкость пого­ жий день. Близость весны будоражила Зиргуса, он ждал ее, как некий рубеж, который зачеркнет события этой «черной» зимы, принесшей ему такое потрясение. Прохожие останавливались и глазели скорее на него, чем на его работу. В витрине живой человек всегда выглядит нелепо, словно под увеличительным стеклом. Зиргус знал это, но он привык к своей работе и ни на кого не обращал внимания. Он развешивал на невидимых лесках скрещенные эспадроны, размещал в виде гигантской стрелы биллиард­ ные шары и выкладывал мудреную мозаику из разноцветных блесен... С минуту он, подбоченясь, неподвижно стоял, как манекен, оценивая свою работу. Затем сложил инструменты в маленький чемоданчик и, кряхтя, пролез через квадратное отверстие и очутился в торговом зале. Он прошел в подсобное помещение, отряхнулся от пыли, помыл руки и вытер лицо платком... Ему хотелось на улицу, на воздух, шагать против солнца по лосня­ щемуся льду тротуара. Какое наслаждение в жизни — гулять! Просто идти, дышать, передвигаться... Но острота этого чувства ведома лишь тем, кто перенес тяжелую болезнь или избежал смертельной опасности. Зиргус впервые оценил свою работу именно за то, что она давала ему относительную свободу распоряжаться своим временем. ...Он вышел из магазина и не спеша прошел по многолюдной улице Кришьяна Барона, по бульвару Падомью... Сверил свои часы со време­ нем на часах «Лайма» и свернул на улицу Ленина, к своему дому.