Сибирские огни, 1975, №10

ГДЕ-ТО В ГОРОДЕ. НА ОКРАИНЕ 59 ДеИь был осенний, золотой, и волосы у девчонки были золотые, и глаза золотые, и улыбнулась ода так, что я чуть не закукарекал от восторга. Словом, это была классическая любовь с первого взгляда — как в романе. Правда, сам я не сразу оценил ни всей драгоценности подарка судьбы, ни всей тяжести обрушившегося на меня несчастья. Целую зиму я писал прутиком на свежих сугробах: «Коля+Оля — Любовь», наивно полагая, что любовь укладывается в это несложное арифметическое действие. То, что она — даже идеальная и взаимная — соединяет в себе сложение с вычитанием, мне предстояло узнать еше не скоро. Наступило лето, и я решил отправить любовь на каникулы. Тем более, что брат отца дядя Паша взял меня на покос — копновозом. Я спал в шалаше на свежем сене, рыбачил, ел печеную картошку, вечером мог сколько угодно сидеть у костра и слушать разговоры взрослых. А главное — у меня была своя, персональная лошадь, под настоящим седлом!.. О чем, казалось бы, еще мечтать? Но тут-то и началось. Я отпустил любовь на каникулы, но она не отпустила меня. По ночам мне стала являться моя краля. Она приходила и стояла передо мной, кокетливо наклонив головку. Она смеялась зелеными своими глазами, уронив на одну бровь соломенную прядку. Для чего она делала это, опросить следовало бы у нее или у того, кто решает за нас,— в кого нам следует влюбиться, а кем пренебречь. Во всяком случае, сама-то она спала вполне безмятежно,— поскольку не испытывала ко мне встречных чувств,— а образ ее в это время шлялся в тридцати километрах от города и отравлял мне каникулы. Вообще, не повезло мне крепко: я ухитрился втюриться в самую красивую девочку в школе. В этом вопросе, как известно, порядка не существует. Природа сначала создаст переизбыток всевозможных девчонок: конопатых, длинноногих, курносых, редкозубых, большеротых — а потам возьмет да и подарит всю любовь двум-трем эфирным созданиям: глазки-коляски, локоны, губки бантиком и прочее. Мне бы, например, по идее надо было полюбить Вальку Крикалину — внучку глухого Максима Аксеновича. Кроме того, что Валька тоже была вполне симпатичной девчонкой, ее преданность мне не знала границ. Помню, однажды я вышел из дома, держа в одной руке рогатку, заряженную свинцовым шариком, а в другой — начатую морковку. Валька как раз поднималась от колодца, несла на коромысле два ведра воды. Меня она не видела. Я решил привлечь к себе .внимание оригинальным способом: быстренько догрызть морковку и «попкой» ее выстрелить в Вальку. Правда, огрызок мог оказаться легковатым, но огороды наши расположены были рядом— и если посильнее натянуть рогатку... Короче, я так и сделал. Валька уронила ведра, зажала руками бок и с диким воплем понеслась домой. Я не сразу сообразил, что произошло. Только когда увидел валявшийся возле ног морковный огрызок, понял, холодея от страха: ведь я же выстпелил по Вальке свинчаткой!.. А огрызок этот проклятый машинально бросил на землю. Валька никому не пожаловалась — иначе за такой разбой с меня бы спустили три шкуры. Бабки ее дома не было, а Максим Аксенович не услышал Валькиного визга, так что ей легко удалось скрыть мое преступление. Через несколько дней мне же единственному Валька показала затянувшуюся ранку, виновато приподняв майку. Д а , никто не любил меня так, как Валька!..