Сибирские огни, 1975, №10

Эта песня считалась у. него веселой. Алексей Петрович выговаривал ее дребезжащим насмешливым голоском. Но скоро веселость оставляла его, он протяжно вздыхал и начинал повторять другую, печальную песню. Ах, какой же я дурак, — тоскливо жаловался Алексей Петрович, — Купил ворованный пиджак... А что, что, что... Купил ворованный пиджак. Алексею Петровичу нравилось, когда к нам забегала Женя. Он тогда оживлялся, начинал суетиться и повторять: — А кто же это к нам пришел?!. Это Женечка к нам пришла... Он распахивал свою священную тумбочку и угощал Женю американским фаршем и пастилой. — Выходите за .меня замуж, Женечка,— говорил Алексей Петрович, подперев щеку крохотным кулачком. Женя, смеясь, съедала пластик фарша, обнимала меня за плечи, прижималась горячим лицом к моей щеке и говорила: . — Нет, вот кто мой женишок ненаглядный! Вот мой верный рыцарь, мой д’Артаньян! Потом она убегала на кухню, к матери, и там, рассыпая смех, опять и опять говорила про Ленинград, про красивых и умных своих кавалеров, про Фонтанку и Летний сад. А я сидел, боясь, пошевелиться, боясь тронуть рукой лицо, и долгодолго моя щека хранила тепЛо и запах ее щеки. Женя обманула меня. Оказалось, я не был ее рыцарем и ее д’Артаньяном. Женя вышла замуж за Алексея Петровича. Американский колбасный фарш и ревность тети Параши Дроновой, выгнавшей Женю с квартиры, сделали свое черное дело. Я не сразу понял, что происходит. Как-то вечером, прибежар с улицы, я увидел, что кровать Алексея Петровича отгорожена занавеской из байкового одеяла, а перед занавеской стоит мать и говорит кому-то: — Вот что, голуби ясные... Я, конечно, не Дрониха — гнать вас на улицу не буду. Поживите, пока с комнатой не утрясется. Но и долго тоже держать не смогу.У ж вы извините. Как-никак, дети у меня... А утром из-за байковой занавески вышла Женя. Глянула поверх моей головы пустым светлым взглядом и проскользнула на кухню. Так Женя поселилась у нас. Она стянула свои короткие пышные волосы платочком, больше не смеялась, и теперь из кухни чаще доносился не ее голос, а матери. Ах, Женечка,— негромко говорила мать,— ну кто же льет в рассольник рассол?.. В рассольник надо покрошить соленых огурчиков. Ой! — пугалась Женя. — Что же я, дуреха, наделала! Сейчас Алексей Петрович обедать придет. Алексей Петрович приходил, усаживался возле тумбочки и ждал, когда ему принесут миску с рассольником. Соль поставь,— скрипуче говорил он в женину спину.— Соль и хлеб наперед всего должны быть на столе. Сколько можно повторять? Они прожили у нас недели две, пока Алексею Петровичу не вырешили комнату в Шлакоблочном поселке. Странно, что я не очень переживал. В первые дни я был ошарашен, изумлен — Женя и Алексей Петрович никак не соединялись в моем сознании. А когда изумление стало проходить, я заметил, что уже не так сильно люблю Женю, Эту, новую Женю, суетящуюся, озабоченную, с