Сибирские огни, 1975, №10

ГДЕ-ТО В ГОРОДЕ, НА ОКРАИНЕ 49 Глупую Тайку с позором пригнали в учительскую, где она была подвергнута строжайшему допросу. Члены педсовета хотели знать: успели они со Свином пожениться или не успели? Тайка плакала и все отрицала. Отступились от нее после того, как сообразили: Тайка под словом «жениться» понимает такое положение, когда отец ходит на работу, а мать готовит ему обед. * Сготовить же обед Свину Тайка не успела. В общем, равноправие,мало-помалу начало давать трещины, несмотря на старания Марьи Ивановны. Мы заметили это, когда некоторые мальчики вдруг поотращивали себе чубчики. Тогда же начал ломаться первоначальный порядок размещения в классе. Чистенькие мальчики с челочками, хорошо, не по военному времени, одетые/стали потихоньку теснить с передних парт своих мелкорослых, но стриженных наголо одноклассников —■ теснить ближе к середине класса и даже к позорной «Камчатке». Они сами охотно занимали первые ряды, да и учителям, казалось, приятнее было видеть рядом их чубчики и проборы, чем наши голые лбы. — Сережа Фельцман! — говорила, к примеру, учительница, когда ей требовалось публично поконфузить какого-нибудь неряху.— Встань- ка, Сережа. Сережа поднимался с передней парты, являя классу белобрысый затылок и розовые уши. — Вот, дети, посмотрите на Сережу,—призывала нас учительница.— Какой опрятный мальчик! И рубашка на нем всегда выглаженная, и ногти подстрижены, и пуговицы пришиты. Надо всем брать пример с Сережи... А теперь, дети, посмотрите на Гену. Гена, встань... Ну, что за вид у тебя! — страдала учительница.— Пугало огородное — и только! Между тем, примерный Сережа был идиотом, и мы на переменах развлекались тем, что, окружив его, опрашивали: — Как тебя звать? — Силеза,— отвечал он о добрейшей улыбкой. '— А меня? — выдвигалось вперед какое-нибудь «пугало». — Силеза,— радовался «тезке» Сережа и затем, тыча пальчиком в грудь каждому, начинал перечислять нас: — Силеза... Силеза... Силеза... Понятно, у нас не возникало желания походнть на Сережу. По-хорошеМу-то, конечно, Сережу не следовало бы возводить в эталон. В системе приведения нас к идеальному единообразию он был скорее прорехой, червоточиной. Но что попишешь: в то несытое время — когда каждую мелочь сверх скудных военных норм, начиная с оконных шпингалетов и кончая бумажными мешками из-под глинозема, которые шли на тетради, раздобыть можно было лишь с помощью чьих-то руководящих папаш,— учителя наши не всегда были вольны в своем выборе. Иногда им только приходилось делать вид, что они пленили очередного неслуха, а на самом деле пленниками оказывались они. Как-то я принес в школу маленький перочинный ножичек с надломленным лезвием, выменяв его у Васьки Багина на дальнобойную рогатку из противогазной резины и четыре рыболовных крючка. Конечно, мне захотелось опробовать ножичек, и я за две переменки вырезал на тыльной стороне крышки парты свое имя. Оставалось добавить первую букву фамилии — и труд мой на этом был бы завершен. Но тут меня выдала сидевшая сзади девчонка. — А ну-ка, иди сюда! — позвала учительница. В то время учила нас уже не Марья Ивановна, а Варвара Петровна, въедливая подозрительная женщина, с белыми тонкими губами и лицом, изрытым оспой. Эта Варвара Петровна за половину четверти сумела разложить класс: она заставляла нас шпионить друг за другом и 4 . Сибирские огни № 10.