Сибирские огни, 1975, №10

44 наверное, подхватил наволочку и удрал куда подальше. Но я продолжал лихо сыпать семечки в подставляемые карманы, пока не почувствовал, как кто-то крепко берет меня за ухо. Я скосил глаза вверх и увидел над собой пожилого усатого милиционера. Рядом с ним возвышался запыхавшийся красномордый Хайлай. — Ну, пойдем, жареный,— мирно сказал милиционер. Родители в детстве никогда не запугивали меня милиционером. О том, что в милицию лучше не попадать, я узнал сам много позднее. Как-то, уже старшеклассником, я попытался запрыгнуть в трогающийся трамвай и был на лету схвачен известным на весь город своей беспощадностью и вездесущностью автоинспектором Копытовым. Видать, у Копытова в этот день не было крупных происшествий, а деятельная натура его не терпела простоев. — Та-ак,— сказал Копытов.— Скочим, значит?.. Ну, плати три рубля, скакунец. Три рубля у меня были. Свернутые в шестнадцать раз они хранились в маленьком кармашке брюк, прикрытом сверху ремнем. Но отдавать их Копытову показалось мне обидным, и я ответил, что денег нет. — Тогда ходим до отделения,— решил он. Я шел в отделение и усмехался. Что могли предъявить мне за такой пустяк? В трамвай, ползающий по-черепашьи, у нас запрыгивали на ходу вдоль всего маршрута, ездили на подножке, на «колбасе», на кры- Ше — и преступлением это не считалось. Между тем, именно в ерундово- сти моего проступка и таилась опасность. Копытов задержал меня вгорячах или, может, припугнуть хотел — и теперь, когда мы уже переступали порог милиции, он должен был отрекомендовать задержанного примерным злодеем. Иначе пошатнулся бы его авторитет. В отделении Копытов, вытянувшись, доложил: —• Вот этот, товарищ начальник, прыгнул на ходу в трамвай и... спихнул на ходу старуху!.. С ребенком,— помолчав, прибавил он для верности. , Не хвати Копытов так беспардонно через край, дело могло бы обернуться для меня плохо. Но он перебрал — и я возмутился так бурно и так искренне, что начальник не успел меня остановить. Ну и закатил же я им речь! Низкого человека Копытова, пошатнувшего святую веру в мою милицию, которая меня бережет, я уничтожил, разжаловал, произвел в прислужника магнатов капитала, в унтера При- шибеева! Меня трясло, глаза мои полыхали неподдельным гражданским гневом — я чувствовал, как они наполняются горячей влагой, Ошарашенный начальник бледнел, медленно поднимался из-за стола, рот его самопроизвольно раскрывался. Кончилось тем, что он плюхнулся обратно в кресло, рванул ворот гимнастерки и задушенно прохрипел: — Копытов!.. Гони его отсюда... к свиньям собачьим! Думаю, что он принял меня за сумасшедшего. Но это, повторяю, случилось много лет спустя. А пока я первый раз в жизни шагал в милицию. Встречные женщины скорбно смотрели на меня, на волочившуюся по земле наволочку, в глазах их было написано: «Господи, господи! Что же это деется-то? Такие маленькие, а уже воруют! Светопреставление и только!» В отделении сидела за столом и что-то писала тоненькая черноглазая девчонка. — Шить доложить, тырщ лейтенант! — обратился к ней усатый.—= Вот жареного-каленого привел. Девчонка бросила карандаш и спросила: — Ну... чего натворил-то?