Сибирские огни, 1975, №10

39 Однажды она пришла на конный двор и, как солдатка, попросила у заведующего лошадей — привезти сена корове. — Вас тут до такого хрена ходит — и всем дай! — раздраженно ответил заведующий. Мать схватила со стола чернильный прибор и шарахнула им в заведующего. Но промахнулась. Тогда она сгребла табуретку и гоняла заведующего по конторе до тех пор, пока ее не утихомирили подоспевшие на шум коновозчики. Коновозчики, впрочем, сначала насладились видом бедного, перетрусившего начальника, а потом только сказали: — Ну, будет, Анна, будет. Угомонись. Хватит ему, козлу лысому, для первого раза. Мать ничего и никого не боялась: ни бога, ни черта, ни лихого человека. ни начальства, ни тюрьмы, ни сумы. К своим тридцати пяти годам она прошла через все испытания: были в ее жизни тифозные бараки и солдатские теплушки, тонула она и горела, отбивалась от волков, раскулачивала и ее раскулачивали дураки-перегибщики. И побираться мать ходила с грудными детьми, и басмачи ее конями топтали, и бандиты— знаменитая «Черная кошка»—-приставляли нож к горлу. Так что страх в ее душе выгорел весь, до донышка. Но в мои мальчишеские конфликты мать не вмешивалась. Наоборот, я и вякнуть при ней не смел, что обижен кем-то. Изредка мне на помощь приходила старшая сестра Тонька. Правда, меня это вовсе не радовало. Тонька действовала по-девчоночьи, не соблюдая правил. Захватив нас за выяснением отношений, она яростно кидалась в атаку, не различая, где враги мои, где болельщики, а где судьи. Случалось, вместе со всеми удирал от нее и я — из солидарности. Ребята старались близко Тоньку не подпускать. Они швыряли в нее комками и дразнились, приплясывая: Антонида — бела гнида, Сера вошь — куда ползешь? Тонька не кланялась «пулям». Она только проворачивалась на пятках — тонкая, как веретено,— и комки свистели рядом, не задевая ее. Не дай бог было оказаться в цепких Тонькиных руках. Она не столько била, сколько конфузила: хватала за волосы и возила мордой по земле. Увы, Тонькино заступничество лишь покрывало меня позором и множило число моих врагов. Но зато как интересно жилось без охранных кулаков старших братьев! Улица была не только местом игр и прогулок. Всякий раз, выходя за калитку, я ступал на тропу войны. За каждым поворотом и плетнем караулила меня опасность. Слева, в узком проулке, мог неожиданно возникнуть угрюмый Гвоздь, с ременным кнутом'за голенищем. Справа, в мелкой ложбинке, меня могли перевстретить длинноголовые братья Ваньки Ямщикова. Эту ложбинку я всегда пролетал стремглав. Дальше, на взгорке, жил Васька Багин, и никогда не было известно, чью руку держит он сегодня. Выходы с Аульской стерег грозный кузнецкий хулиган Мишка-Буржуй со своей шайкой. Замирало сердце от ежеминутного предчувствия схватки. Горели от страха пятки. Напрягались мускулы под дырявой рубашкой. > Стригли коварную тишину уши. Не было мира, и не было покоя. Был восторг непрекращающегося сражения.