Сибирские огни, 1975, №10

ГДЕ-ТО В ГОРОДЕ, НА ОКРАИНЕ Тогда из картошки выползали добровольцы -—мочиться на сволочь Балалайкина. Дело это считалось не обязательным, к нему никого не принуждали, но охотники всегда находились. Ради этой сладостной минуты они терпели с полудня — экономили боеприпас. Между ними почиталось даже за особую доблесть накопить такового боеприпаса как можно больше, дотерпеть и обстрелять затем поверженного Балалайкина, не выказывая торопливости. И когда однажды младший из братьев Ямщиковых Юзя, не добежав до места, пустил очередь в штаны, командир наш, Васька: Багин, презрительно обозвал его самострелом. Скоро у Балалайкина выработался условный рефлекс. Он стал падать в проулке, если даже проволока не была натянута. Мы сняли осаду, сохранив только небольшой отряд добровольцев-писунов, и сосредоточили свои силы на других участках фронта. Балалайкин теперь катился по наклонной без нашей помощи. Коновозчики, видя,' что он сравнялся по стойкости к выпивке со всеми остальными, перестали его угощать. Балалайкин закусил удила и, в надежде вернуть былую славу, продолжал пить на свои. Но даже его железный организм не мог пересилить науку. Условный рефлекс аккуратно валил Балалайкина под забор — каждый раз в одном и том же месте. Только полтора месяца терпела такую жизнь молодая жена Балалайкина Зина. А потом собрала в узелок юбки и уехала назад к матери, в деревню Кузедеево. Брошенный Балалайкин запаршивел вконец. Некому стало среди ночи затаскивать его в дом, обмывать, опохмелять рассолом, отпаивать горячим чаем. Грязный, записанный, Балалайкин просыпался под забором в шесть утра, а к половине седьмого ему надо было уже появляться на разнарядку. Он почернел, одичал, кудри его свалялись. Коновозчики, сами навечно пропахшие конским потом, ременной сбруей, назьмом, брезгливо воротили от вонючего Балалайкина носы. Кончилось тем, что Балалайкин исчез с конного двора. А однажды утром и дом его обнаружен был заколоченным. Победа наша была полной и окончательной. Алексей'Гвоздырин, в отличие от Балалайкина, знал, что против него открыт второй фронт. С Гвоздыриным мы вели затяжную позиционную войну. Временами он даже переходил в наступление и добивался успеха на отдельных участках. Гвоздырин, например, выкашивал в согре наши заветные полянки, а заодно разрушал шалаши — места тайных сходок. Мы в ответ, не дав траве просохнуть, сгребали ее в кучу, поджигали и бесновались возле костра до тех пор, пока Гвоздь не выскакивал из дома с кнутом в руках. Мы рассыпались по кустам, мяукая и лая, заманивали ополоумевшего от злости Гвоздырина в глубь согры, а тем временем специальная ударная группа совершала глубокий рейд, выходила в тыл неприятелю и забрасывала его колодец бутылками с карбидом. Гвоздырин, приведенный в отчаянье нашей неуловимостью, заводил собак, специально покупал их парами, чтоб могли они действовать дружнее и бесстрашнее. Мы отправлялись на форштадт, к королю собачников кривому Пине и говорили, что знаменитый его волкодав Злодей нипочем не одолеет гвоздыринских псов. Оскорбленный Пиня брал Злодея на поводок и вел стравливать с кобелями Гвоздырина. Схватка обычно продолжалась недолго. Скоро Гвоздырин выбегал из дома с дрыном — отбивать своих полузадущенных собак. з*