Сибирские огни, 1975, №10

29 бросить школу, не доучившись до пятого класса. Конечно, в такой напряженной обстановке матери некогда было прогнозировать наше будущее. Все ее надежды и упования сведены были поэтому к минимальной программе: лишь бы по тюрьмам не пошли. В основном мать вела ближний бой, используя для этого подручные средства: ремень, мокрую тряпку, бельевую веревку, веник-голик, резиновую калошу, сковородник и валенок. Ежедневно, в среднем, две с половиной лупцовки приходились на старшую сестру, полторы — на меня и одна четвертая — на младшего брата. Столь неравномерное распределение объяснялось тем, что за провинности младшего брата чаще попадало нам, как недоглядевшим. Казалось бы, эти непрекрашающиеся бои местного значения должны были отнять у мамаши все силы. Тём не менее, когда она сталкивалась не с пяловым нашим озорством, когда ей мерещилась опасность нравственного падения, она умела превратиться в незаурядного стпате- га. Я до сих пор дивлюсь тому стихийному таланту воспитателя который мать — почти безграмотная, никогда не читавшая книг женщина — обнаруживала в иные моменты. Однажды мы с товарищем принесли домой маленький аккуратный топорик.— Г^е взяли? — насторожилась мать. — Нашли! — похвастались мы и взахлеб принялись рассказывать: — Мы идем, да... глядим, да... он лежит!.. — Ну-ка, ну-ка, где же это он лежал? Мы объяснили — где. У всех на нашей улице огороды спускались к согре. Здесь, на границе с согрой, многие выкапывали ямки-колодцы для полива. Вот возле такой, замерзшей уже и продолбленной ямки и лежал полузасыпанный снегом топор. — Ах, вражьи дети! — всплеснула руками мать. — Вы же его украли!Мы позволили себе не согласиться. Даже обиделись: как это так? Ямка —- вон где, а топорик вовсе сбоку лежал, шагах в пяти. Тогда мать стала задавать нам вопросы: приходилось ли нам видеть, чтобы топоры росли на деревьях? падали с неба? вылуплялись из яичек?.. Не видели. Та-ак... Значит, это чужой топорик. Кто-то смастерил его. Или купил в магазине. А мы украли. И выходит — мы воры. С а мые настоящие. — А теперь, сынки мои милые,— сказала мать жестким голосом (это она умела — говорить ласковые слова жестким голосом),— теперь, голуби ясные, ступайте обратно и положите его на место. Да глядите у меня, если встретите там, возле ямки, дяденьку или тетеньку, скажите им: дяденька, мол, или тетенька, мы топор ваш украли — возьмите назад. Укра-ли! Не нашли, а украли. Слышите? А я потом схожу — проверю: так лц вы сказали. Что красть нельзя, мы знали. Вернее так: мы знали, что красть опасно. Мне приходилось даже видеть, как бьют воров. Первый раз это был голодный ремеслушник. Его поймали рано утром в огородах возле заводских бараков. Поймали ремесленника женщины и, наверное, давно уже били, потому что, когда я поравнялся с толпой (я бежал в магазин за хлебом), они как раз перестали махать руками и стояли вокруг него, разгоряченно дыша. Было очень тихо. Из-за крыш бараков настороженно выглядывало маленькое и неяркое, затушеванное туманом солнце. Четыре вывороченных куста картошки увядали на краю огорода.