Сибирские огни, 1975, №10

28 от города Сталински до ближайшего моря — четыре тысячи километров, его ничуть не настораживало. Я бросил техникум, снова пошел в школу, получил аттестат зрелости, уехал в другой город и однажды заявился домой на каникулы в форме студента водного института. Отец, решивший, что видит перед собой флотского офицера, одобрительно сказал: — Все же добился своего?.. Молодцом! Дядьки мои были людьми веселыми и беспечными. Дядя Паша (они после тою самоварного погрома скоро помирились с отцом, хотя вместе жить больше не стали) поднимал меня высоко над головой и, указывая на пролетающий аэроплан, спрашивал: — Будешь летчиком, Колька? — Нет,— отвечал я,— боюсь. — А чего ты боишься? — Полечу над Абушкой — упаду и утопну. Дядя Паша хохотал: — Ну, утопнуть не утопнешь, а перемажешься — это точно! — И отступался от меня. Я и сам знал к тому времени, что в Абушке утонуть невозможно, но такой ответ был лучшим способом отвязаться от осоавиахимовца дяди Паши. > Совсем молодой дядя Ваня — брат матери — был так занят ухаживанием за своей тоненькой пухлогубой невестой, что вовсе меня не замечал. Гости, приходившие в наш дом, твердили в один голос: — Ну, этот артистом будет! В то время, перед войной, к нам часто приходили гости. Они снимали пиджаки, рассаживались — нарядные и оживленные — вокруг стола, шумно спорили о чем-то и пели песни: По военной дороге Шел в борьбе и тревоге Боевой восемн-тдиатый год... Находилось дело и для меня. Я взбирался на табуретку и читал стихи про генерала Топтыгина. — Артист, артист! — одобрительно говорили гости и бросали в мою глиняную кошку-копилку серебряные монегки. Но однажды к нам пришел третий дядька — дядя Кузя. Они о чем- то пошептались с матерью, а потом посадили меня напротив, и мать сказала:— Вот дядя Кузя просит у тебя денег взаймы. Ты как — выручишь его? — Я тебе их верну,— заторопился дядя Кузя.— С добавкой верну. Кошечку ударили молотком — и горка серебра рассыпалась по столу. Дядя Кузя уважительно присвистнул: — Ай да Никола! Какие деньжищи скопил!.. Быть тебе наркомом финансов. Предсказание его, конечно, не сбылось. Сам же дядя Кузя этому способствовал. Целый год он рассчитывался со мной конфетками и мороженым и так развратил меня, что я до сих пор предпочитаю конфетку во рту гривеннику на сберкнижке. Естественно, что при таком странном, не от мира сего, папаше и таких ненастойчивых родственниках семейное окружение осуществляла у нас преимущественно мать. Ей приходилось удерживать весь огромный фронт, протяженностью от наших попыток утонуть в речке до намерений