Сибирские огни, 1975, №10

183 Да, Третьяков был истинным другом живописцев и сделал для них гораздо больше, чем кто-либо другой. Но никогда из дружеского расположения или чувства сострадания не покупал он заведомо слабых вещей, никогда не поступался интересами галереи. Са­ мые теплые, сердечные отношения не мешали ему говорить прямо и откровенно о недо­ статках картин, о неудачах их авторов. Одним из ближайших друзей. Павла Михайло­ вича был пейзажист н портретист Апполинарий Горавский. Однако собиратель строго судит произведения живописца: «Скажу Вам, что некоторые этюды мне очень нравились, но, за исключением де.ух- трех, в целом ни один не удовлетворил. Картины же мне не понравились, и в особенно­ сти Морская. В Старухе техническая часть чрезвычайно хороша, впрочем, я против этой манеры, композиция плоха, вкусу нет... Об моем пейзаже я Вас покорнейше по­ прошу оставить его и вместо него написать мне когда-нибудь новый... Скажу Вам те­ перь правду, пейзаж этот мне не понравился с первого раза, как только увидал его... Высказывая все это, я рискую потерять Вашу дружбу, чего я никак не желал бы, истинно любя Вас; но я никогда не льстил Вам и откровенность у меня всегда на пер­ вом плане». Горавский, конечно, огорчился, но поблагодарил друга за прямоту и справедливые суждения. «Что же каса-ется до замены пейзажа Вашего на другой, то долгом моим есть согласиться на сие предложение,— писал художник.— Я ' с особенным удовольстви­ ем исполню Ваше желание, равно и свое, чтобы повесить вещицу, достойную Вашей галереи». Так поступали и другие художники. Они понимали: великая цель Третьякова требует, чтобы у него собирались только лучшие вещи. А ведь это — труднейшая задача в искусстве: определить — что лучшее, что достой­ но выбора, что нет. Часто художники, критики, тончайшие знатоки резко расходились в оценках новых, особенно новаторских, самобытных произведений. Третьяков охотно выслушивал мнения Стасова, Крамского, Чистякова, Остроухова и многих других ува­ жаемых людей, спрашивал у ннх совета. Но окончательное решение всегда принимал сам. Нередко оно противоречило тому, что предлагали консультанты. Друзья собира­ теля возмущались, говорили, что он впал в заблуждение. И лишь позже признавали, что Третьяков поступил верно, купил действительно первоклассные картины. «Я должен сознаться, что это человек с каким-то, должно быть, дьявольским чуть­ ем», —- удивлялся Владимир Васильевич Стасов способности Третьякова точно оцени­ вать художественные творения. Ему же принадлежит и такое высказывание: «Чего не делают большие общественные учреждения, то поднял на плечи частный человек — и вьшолняе” со страстью, с жаром, с увлечением, и — что всего удивительнее — с тол­ ком, В его коллекции, говорят, нет картин слабых, плохих, но чтобы разбирать таким образом, нужны вкус, знание». Оба эти замечания критика совершенно справедливы. Стихийное чутье прекрас­ ного подкреплялось у Третьякова топким вкусом и глубокими знаниями искусства. Павел Михайлович познакомился с крупнейшими музеями Западной Европы. Сильно обогатило его общение с выдающимися людьми — художниками, писателями, артиста­ ми, искусствоведами. Он постоянно учился, читал. Даже те десять-пятнадцать минут, которые уходили на дорогу от дома до магазина своей фирмы или до Московского купеческого банка, Третьяков не тратил впустую: усаживался в экипаж и немедленно раскрывал книгу. Очень скоро авторитет собирателя стал непререкаемым. Если картину молодого, еще неизвестного художника покупал для своей галереи Третьяков, все поздравляли друг друга с появлением нового таланта. А сам автор чувствовал себя наверху блажен­ ства и знал, что отныне о,н признан, что экзамен на мастерство им выдержан с честью. Михаил Васильевич Нестеров на всю жизнь запомнил, как Третьяков впервые ку­ пил его картину, и взволнованно писал об этом спустя более полувека: «Помню, как сейчас, стук в дверь, мое «войдите». На пороге показалась знакомая нам, художникам, фигура Павла Михайловича в шубе с каракулевым воротником, с шапкой в руке. Обычные поцелуи со щеки на щеку, вопросы о здоровье. Я знал, что Павел Михайлович не любитель говорить. Он прямо приступил к делу, к осмотру кар­ тины. Смотрел «Пустынника» долго, сидя, стоя, опять сидя, подходил, отходил, задавал односложные вопросы, делал замечания всегда кстати, умно, со знанием дела. Пробыл