Сибирские огни, 1975, №10

170 ГЕННАДИЙ ПЕТРОВ ператрицы и ее ближайших друзей. В этом сама Екатерина без всякого стыда, а, наобо­ рот, с кокетством и тщеславием, призналась в письме своему, посреднику в покупке художественных коллекций барону Гримму: «Всем этим любуются мыши и я...» Собрания Эрмитажа росли. Но картины, скульптуры, античные и русские вазы, изделия древних и новых ювелиров, резные камни, шпалеры и прочие произведения искусства оставались затворниками, пленниками императорской фамилии. Придворная контора была завалена просьбами людей, стремившихся к высокой культуре, допустить их в эрмитажные залы. Но удавалось это лишь немногим. Павел Первый ненавидел свою мать, Екатерину Вторую. Став царем, он в Эрмитаж не заглядывал и других там не терпел. Его сын и преемник Александр Первый распо­ рядился «зрителей пускать тех, которые имеют действительно право оное... остерегаясь давать вход сей посторонним, не имеющим засвидетельствования о их достоинствах" и качествах...» А как могли судить о качествах посетителей дворца служители Эрми­ тажа? Боясь царского гнева, они старались открывать двери картинной галереи как можно реже. Имена и титулы этих редких счастливцев заносились в особую книгу. Ни­ колаю Первому и это показалось слишком демократичным. В 1832 году хранителям галереи пришло распоряжение придворной конторы: «Государь император, проходя через Эрмитаж, изволил заметить, что некоторые зрители посещают оный в сюртуках, и, найдя сие неприличным, высочайше повелел, чтобы впредь посетители военного звания не иначе впускаемы были в Эрмитаж, как в мундирах, а гражданские чинов­ ники и иностранцы во фраках...» К середине девятнадцатого века во многих столицах и крупных городах Европы уже давно действовали общедоступные художественные музеи. Королевские коллекции произведений искусства в Лувре и Париже еще в 1793 году были превращены в Нацио­ нальный художественный музей и открыты для широкой публики. Затем открылись Люксембургский музей в Париже, Прадо в Мадриде, Национальная галерея в Лондоне, Старая Пинакотека в Мюнхене... Наконец, в 1852 году и Эрмитаж объявили «публичным музеумом». Коллекции перенесли в специально построенное здание. Но оно являлось продолжением импера­ торского дворца. В нем по-прежнему распоряжался царь. Единственную свободу получили любознательные подданные — приходить в Эрмитаж в сюртуках, да и то лишь в короткие летние месяцы, когда императорская фамилия отбывала в загородные дворцы. Но через несколько лет музей на все лето стал закрываться. Не было в него доступа и по праздникам и воскресеньям — как раз в те дни, когда мог приходить сюда служилый н рабочий люд. Времена менялись. Все больше крепли демократические, революционные силы Рос­ сии. Все упорнее тянулся трудовой народ к просвещению, к культуре. Большевики стали организовывать экскурсии рабочих Питера в Эрмитаж и в другие музеи. Желаю­ щих оказалось очень много. Газета «Правда» в 1912 году писала: «Наш общественный строй дал рабочим только кабак как эстетическое удовлетворение, но любовь рабочего к свободе позвала его к красоте». Дирекция Эрмитажа, выполняя волю правительства, яростно сопротивлялась по­ току рабочих, придумывала все новые рогатки на их пути, постоянно подчеркивала, что музей— это часть царского дворца, собственность императора. Служителям Эрми­ тажа было дано право не пускать «лиц в .неприличном виде и неопрятной одежде». Они это право толковали, как хотели. Известный советский писатель Лев Никулин вспоминал: «В августе 1906 года я отворил монументальную дверь и очутился в вестибюле Эрмитажа.. Благообразный служитель в форме придворного ведомства, с двуглавыми орлами на воротнике и обшлагах, строго говорил человеку в куцем пиджаке, накину­ том поверх косоворотки: Ты куда пришел? В каком виде? Поди купи за подтннник манишку и галстук. Лезет тоже...» Если рабочим все же удавалось войти в музейные залы, им было очень трудно разобраться в том, что они видели. Экспонаты не имели никаких пояснений, надписи- на них были сделаны по-французски. А экскурсоводов в царском Эрмитаже не было.