Сибирские огни, 1975, №10

Это сам народ России, кровной частицей которого всегда ощущал себя поэт: Я СЫН ТВОЙ, Выросший, как ветла. При дороге. Научился смотреть в тебя. Как в озеро. Ты несказанен и мудр. Родину и народ свой он любил «до ра­ дости и боЛи»—вот ключ! «Вынуть» из этой поэзии боль, не будет и радости. Не в этом ли единстве внутренних противоречий тайна обаяния «Сорокоуста»? Трубит, трубит погибельный рог1 Как же быть, как же быть теперь нам На измызганных ляжках дорог? Кото хочет предупредить поэт? Самого себя? Или он обращается к тем «любите­ лям песенных блох», что готовы бездумно предаваться пасторальному сочинитель­ ству, не желая видеть нового и грозного явления? Скоро заморозь известью выбелит Тот поселок и эти луга. Никуда вам не скрыться от гибели. Никуда не уйти от врага. Вот он. вот он с железным брюхом, Тянет к глоткам равнин пятерню, Водит старая мельница ухом. Навострив мукомольный нюх, И дворовый молчальник бык. Что весь мозг свой на телок пролил. Вытирая о прясло язык. Почуял беду над полем. Кто? Почему? — хочется вскрикнуть, но стремительно нарастающий драматизм «ма­ ленькой поэмы» уже не оставляет времени для вопросов. Крик об опасности заставил тебя остановиться, что-то в тебе дрогнуло, ты уже не в силах уйти, со смешанным чув­ ством удивления и тревоги слушаешь поэта. Идет, идет он, страшный вестник, Пятой громоздкой чащи ломит. И все сильней тоскуют песни Под лягушиный писк в соломе. О, электрический восход, Ремней и труб глухая хватка, Се изб древенчатый живот Трясет стальная лихорадка! Снова резкая смена ритма и настроения, звучит трогательная до слез, хватающая за душу песнь о красногривом жеребенке, ко­ торый в отчаянном и безнадежном порыве пытается догнать бегущий по степям «на лапах чугунных» поезд. Милый, милый, смешной дуралей, Ну куда он, куда он гонится? Неужель он не знает, что живых коней Победила стальная конница? Неужель он не знает, что в полях бессиянных Той поры не вернет его бег, Когда пару красивых степных россиянок Отдавал за коня печенег? Нет уже той Руси, что дремала «в тос­ ке своей веселой, вцепивши руки в желтый крутосклон», она разбужена скрежетом же­ леза, и сколько горькой иронии в словах есенинской «отходной»: «И за тысч-и пудов конской кожи и мяса покупают теперь паровоз». Словно предвидя равнодушные насмешки людей, чье сердце не способно, опережая рассудок, сжаться от боли на этом проигран­ ном состязании, поэт бросает в толпу слова, полные скорее презрения, чем зависти: Хорошо им стоять и смотреть, Красить рты в жестяных поцелуях, — Только мне, как псаломщику, петь Над родимой страной аллилуйя. Когда вспоминаешь более поздние стихи Есенина, где налицо и признание беспер­ спективности прежней крестьянской Руси, и вара в индустриальную цивилизацию, когда в очерке «Железный Миргород» читаешь слова осуждения по адресу «всех цепляю­ щихся за Русь, как за грязь и вшивость», и заявление поэта о том, что он теперь «еще больше влюбился в коммунистическое стро­ ительство», тогда поневоле задаешься во­ просом о месте «антиурбанистских» произ­ ведений в его поэзии, о том, как к ним сле­ дует относиться сегодня. Что в них от бо­ лезненного трагического преувеличения, а что — провидение? Вопрос не покажется надуманным, если обратимся опять-таки к Горькому, который писал, что «Есенин пришел в мир наш, сильно опоздав или — преждевременно». До сих пор многие исследователи творче­ ства Есенина брали за исходную точку при­ вычный тезис: поэт опоздал, и время, по­ траченное им на выяснение прописных ис­ тин из области общественных наук, если и не пропало впустую, то уж могло быть ис­ пользовано лучшим образом. Ссылаются ча­ сто на его собственное признание: Я человек не новый! Что скрывать? Остался в прошлом я одной ногою. Стремясь догнать стальную рать. Скольжу и падаю другою. Но мы уже достаточно отчитывали поэта за его упаднические настроения, за недо­ оценку прогрессивной роли города и т. д. Кстати, припомним другие его, не без юмо­ ра написанные строки: Припадок кончен. Й эусть в опале. риемлю жизнь, как первый сон. Вчера прочел я в «Капитале». Что для поэтов — Свой закон. ...Земля, земля! Ты не металл. Металл ведь Не пускает почку, остаточно попасть а строчку, И вдруг — Понятен «Капитал». Так вот если принимать поэта как поэта, то нельзя не поразиться тому, что на заре индустриализации страны он увидел и по­ чувствовал в образе «железного гостя» по­ тенциальную угрозу 'вечной гармонии отно­ шений между человеком и природой, без которой он не мыслил подлинного счастья и самой поэзии жизни. Критик И. С. Эвентов пишет о Есенине: «Всем существом в поэте» он готов был прославлять социалистическую Родину. Но