Сибирские огни, 1975, №10

156 В. ЗЕЛЕНСКИЙ человеку, светлая грусть и боль мятущейся души — все ныне открыто тебе, входящему в мир прекрасного с чутким сердцем и умом. Порою даже зависть и ревность ше­ вельнутся во мне, стоит лишь вопомнить о своих двенадцати, никому теперь не нуж­ ных, тетрадках. Но они мне все равно доро­ ги. Кстати сказать, стихи Есенина, которые вообще легко запоминаются, когда их пере­ писываешь, входят в тебя вовсе незаметно, как воздух при вдохе, и потом, много лет спустя, с приятным чувством обнару­ живаешь, что, оказывается, нет, ничего не забыто... Эти заметки суть размышления читателя о творчестве любимого поэта, вернее, об од­ ной из граней его поэзии, занимающей меня теперь больше других. Раньше она, эта грань, или тема, как-то не так волновала, не задевала за живое, что ли... Имею в виду тему «железного гостя», яв­ ственно и болезненно прозвучавшую в сти­ хах Есенина первых послеоктябрьских лет. Именно эта тема дала больше всего пово­ дов объявить Есенина «кулацким» поэтом, что привело к длительному замалчиванию его творческого наследия. Да и ныне в ли­ тературоведении преобладает однозначно критическая оценка тех настроений поэта, которые так было соблазнительно охаракте­ ризовать одним ученым’словом «антиурбани- стские». Что и сделано. То есть эти стихи как бы совершенно уже отжили в наш ин­ дустриальный век, и говорить о них всерьез не стоит. Отметив наличие у раннего Есенина об­ щедемократических и гражданских мотивов, К. Зелинский, например, писал так: «Однако главным, что будило поэтическое восхищение у Есенина... была «древляя», патриархальная Русь...». Есенину вменялась в вину «тяга к воспроизведению той патри­ архальной жизни народа, которая была так мила ему», наконец, «разрастание мотивов протеста против города». При этом критик цитировал «Сорокоуст», где «город насту­ пает на мирную соломенную деревню», за­ тем «самое страстное по силе протеста про­ тив города из всех антиурбанистских про­ изведений Есенина стихотворение «Мир та­ инственный, мир мой древний...» Аргументы, что и говорить, нешуточные: Мир таинственный, мир мой древний. Ты, как ветер, затих и присел. Вот сдавили за горло деревню Каменные руки шоссе. Так испуганно в снежную выбель Заметалась звенящая жуть. Здравствуй ты. моя черная гибель, Я навстречу тебе выхожу! Город, город! Ты в схватке жестокой Окрестил нас как падаль и мразь. Стынет поле в тоске волоокой. Телеграфными столбами давясь. Здесь критик кое-что отнесет на счет имажинистов, к которым Есенин был бли­ зок в то время (1922 г.), кое-что объяснит издержками мучительного расставания с иллюзиями мелкособственнического идеа­ лизированного «мужицкого рая», кое-что даже влиянием Айседоры Дункан, для ко­ торой, по словам А. В Луначарского, «...весь уклад обывательской жизни, все, за исключением некоторых... оставшихся здо­ ровыми частей деревни, представляет из себя грубый и глупый отход от природы». Ну, а теперь вообще «Отошло в прошлое то, что вызывало душевную драму Есени­ на...». Что же касается его права называть себя «последним поэтом деревни», то здесь он тем более не прав: ведь скоро «в литера­ туру пришел новый большой талант, кото­ рый сумел раскрыть внутренний мир совет­ ского крестьянства. Это был смоленский крестьянин Михаил Исаковский, чьи песни ' ныне поет народ». Да, все мы преклоняемся перед замеча­ тельным талантом Михаила Исаковского, но непонятно, при чем тут драма Сергея Есе­ нина? Разве он где-нибудь провозглашал своей творческой задачей раскрытие внут­ реннего мира крестьянина, хотя бы и того, досоветского? У самого же К. Зелинского находим ав­ торитетную ссылку на А. В. Луначарского, который писал, что «Есенин приехал из де­ ревни не крестьянином, а в некотором роде деревенским интеллигентом». В отличие от многих своих сверстников, он детство про­ вел не в поле рядом с отпом-пзхарем, не в подпасках, а за школьною партой, успешно окончил Спас-Клепиковскую учительскую школу, получил, таким образом, среднее специальное образование и сразу уехал из деревни. Эти, как и другие факты биогра­ фии поэта сегодня хорошо известны. Из юношеских стихов Есенина, из его писем мы также знаем, что он с первых шагов мыс­ лил свой путь как поэт общерусский, поэт народный. Раннее осознание своего таланта и высокого призвания привело его, 17-летне­ го юношу, в Москву, потом в Петроград, где никому не нужен был новоиспеченный учитель сельской школы, и он это прекрас­ но понимал. Сознательно и с большим упор­ ством прокладывал себе Есенин дорогу в литературу, он шел в нее от переполняетех его чувств, шел, чтобы «всю душу выпле­ скать в слова», то есть, как теперь говорят, имел свою сверхзадачу, которая, конечно же, была выше намерения стать только кре­ стьянским поэтом. И если у кого-то были сомнения на этот счет, так он их скоро раз­ веял. Уже в 1918 году он посвятит своему недавнему поэтическому «брату» Николаю Клюеву стихотворение «Теперь любовь моя не та...», где есть и сожаление — «Ты серд­ це выпеенил избе, но в сердце дома не по­ строил», и неизбежный приговор: Тебе о солнце не пропеть. В окошко не увидеть рая. Так мельница, крылом махая, С земли не может улететь. Бесплодность «избяной» темы ои уже тог­ да сознавал ясно. И если картины деревен­ ского детства по-прежнему будили в нем поэтическое воображение, так у кого же из пишущих было иначе? И почему к этим картинам так и присох эпитет «патриархальные»?