Сибирские огни, 1975, №9

СТРАНИЦЫ ж и з н и 93 и на закром... А едреная была баптистка! Брякнул я ее на закром, а тут железная пудовка стояла. Упади же эта пудовка на пол и забренчи... ых. И старик, вот он, в дверь свою рыжую бороденку высунул.—А-а, так ты девку вздумал насильничать, насильством заниматься. Вот и пу­ скай вас на фатеру. Пойдем к уряднику. Что делать? Я и так с ним, и Э 1 ак, а он одно свое: пойдем. Вижу, их уже десятка два понабилось в ог­ раду, и все тянут за старика. А старик раскипелся—удержу нет! С кулака­ ми лезет. Тряхнул же я, правда, его раз за шиворот, отшвырнул от себя. А в нем и вони-то было, как в комаре, даром что на таком хлебе сидел, Ну, шумели, шумели, а один и говорит мне: ты отдай ему свою пышени- цу, он и отступится. Ничего, думаю... Пышеницу отдать! А зачем же я ехал. И приеду с чем? Нет, говорю, пышеницу не получите. Не за этим мы ехали... А Бараоанов коней запрягает. Сперва своего запряг, потом па Moei о хомут надернул, в оглобли завел. Обвожжали с ним вместе. Смотрю, старуха подходит к Барабанову. .Подошла и мягким таким голо­ сом сказала: а вы обратитесь в нашу веру, и никакого урядника не надо. Гак, миром, все обойдется. А Барабанов на это возьми, да и хлопни: та­ ких, говорит, вер, как ваша, в трех коробах не увезешь. Они ажно до са­ мой до Москвы стоят, раком понаставлены. Но! Из них тут и полезло... Ругаются, плюются, за палки взялись. Барабанов взял винтовку в руки, вытянулся у воза. Папаху на затылок подвинул, глаза скосил и усами по­ водит. А это уж знай: как Барабанов глаза скосит и зачнет поводить уса­ ми — бунтовать ему надо! Я вижу — дело неладное, и тоже винтовку выхватил из-под полога. А потом как заору на их: убью, разойдитесь луч­ ше! Они оторопели, хлынули из ограды. А мы — за коней и только видели нас. Утром я сказал Барабанову: зря только деньги ухлопал. Овес-то не получили. А он хлопнул себя по карману и усмехнулся: «Вот они, в кар­ мане. Я их смел со стола, как услышал, что канитель заварилась». Вот он, какой был, дружок мой, Барабанов. Давно его на этом свете не стало. А сегодня меня к себе в гости звал. Старик помолчал, отдохнул и насмешливо произнес: — Вот баушке-то с Микишкой раздолье будет, как меня усоборуют! Некому воспрепятствовать. Но я все равно догляжу за ними. Вы что, скажу, делаете... вашу...—старик засмеялся слабым смехом и закашлялся. Старушка из кути проворчала: — Ить это надо же... Одной ногой в гробу стоит, а такое мелет. — Вот теперь-то, баушка, и помолоть мне, когда последние часы- минуты доживаю. Теперь с меня взятки гладки, спроса нет. Простился я мыслями со всем белым светом. С каждым деревцем, что пилил да ру­ бил, е каждой веточкой, которые погнул-поломал, с каждой травкой, которую при живности помял, покосил, с каждым кустиком, с каждой тропой-дорожкой, по которым ходил, проезжал, с рыбой, с птицами, с красным солнышком и белым месяцем. Солнышко грело меня, месяц ночью подсвечивал, чтобы с дороги не сбиться. А исходил я немало. Знаю, многих тропок и дорожек без меня не будет. Позарастут они... Тра­ вой их позатянет... Старик опять помолчал. — Баушка, а ты, смотри, не вздумай на мои поминки старух при­ глашать. Чтобы ни одной из них не было... Старухам что? У их одна за­ бота —залезут за стол, налупятся так, что ажно зоб поведет набок, и прогнусавят, чтобы отпыхтеться: «Все будем там, да только не в одно время». А то ишо молитву зачнут гундеть для блезиру... «Святые божи» затянут. А сами в это время воздух втихомолку портят, гнилой дух из себя выпускают. Либо молодых возьмутся судить. Уж я-то их знаю, этих старух, век с ними прожил. Чтобы ни одной не было... На мои поминки ты пригласи молодцов, да заряди им хорошенько, чтобы добрую песню