Сибирские огни, 1975, №9
68 . МИХАИЛ РАССКАЗОВ И это еще больше заставляло волноваться Людмилу. «Ах, только бы на чать... Только бы начать...»,—думала она. Хор уже выстроился на сцене. Девушки в белых блузках и черных юбках —впереди; парни в темных костюмах —за ними. Перед хором — баянист, поглядывая на Людмилу, ждет сигнала. Вот занавес полез в сторону, и сразу же смолкает гул в зрительном зале. Напряженная минут ная тишина. «Ах, только бы начать...» —еще раз подумала Людмила и, окинув хор ободряющим взглядом, взмахнула рукой. Вступил баян, к не му тотчас со стороны,— а Людмиле даже показалось, что откуда-то сни зу,— присоединились голоса парней: Ой, вы, кони, вы, коли стальные, Боевые друзья-трактора... С этими голосами слились другие и, поднявшись вверх, звонко бросили в темный провал зрительного зала: Веселее гудите, родные, Нам в поход отправляться пора. У Людмилы полегчало на душе: начало получилось. Но уверенности в этом еще не было. Чтобы убедиться, она посмотрела на первый ряд, где должны были сидеть Байкалов и Юрин. Но она почему-то увидела Афанасия Вершинова. По тому, как Афанасий смотрел на сцену блестя щими глазами, как он всем телом то откидывался назад, то подавался вперед, по выражению его посветлевшего лица Людмила поняла, что на чало получилось. Все ее волнение перешло в торжество. Теперь все ее внимание было отдано хору. Зрители аплодировали хору дружно и долго. С первым сольным но мером должна была выступить Любка Штопорова. Она торопливо под бежала к Людмиле, уткнулась ей в плечо: — Ой, Людмила Сергеевна, я не могу... Там столько людей... Опо зорюсь я только... Людмила обняла девушку: — Не волнуйся, Люба, успокойся. У тебя получится, я знаю. Ты представь, что ты одна здесь. Любка, переборов свой страх, вышла на сцену. Не зная, что делать с руками, и то пряча их за спину, то прижимая к груди, Любка все свое внимание сосредоточила на песне. Лишь звуки баяна занимали ее в эту минуту; боясь отстать от него, она мысленно подстраивала 'к нему свой голос. Но все видели, что Любка сама не своя. И Епифановна это видела, и ей стало больно за дочь. «И за какой язвой выходила? Пусть поют, кому надо!» Епифановна готова была крик нуть дочери. Но тут вступление кончилось, и Любка запела: Волга-реченька глубока, Бьет волна о берега. Начало получилось робким, неуверенным, но скоро голос окреп. Он уехал, не простился, Знать, любовь’не дорога. Эта сама по себе печальная песня показалась Епифановне еще бо лее печальной, потому что для нее не существовало условностей. Если дочь поет такую песню—значит, ей грустно. Епифановне и самой сдела лось грустно. Она вспомнила, как ругала Любку, когда та собиралась в клуб, и пожалела об этом. Но вот песня кончилась. Раздались громкие, напугавшие и оглу шившие Епифановну рукоплескания, одобрительные выкрики. Епифа новна, не скрывая гордости, огляделась и стала ждать — не выйдет ли Любка еще раз. Любка не вышла. На смену вышли два парня-озорника
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2