Сибирские огни, 1975, №9

СТРАНИЦЫ ж и з н и 37 свой хлеб ел. Это уже из тех только, кто жил побогаче, имели свей хлеб круглый год. А большинство за ним на степь ездило. Как, бывало, насту­ пит матушка-знма, запрягает мужик лошаденку. Нагрузит на дровни лесу или там плах —кто с чем — и отправляется в степь за хлебом. У степных мужиков хлеб был, а лесу не было —вот этим и пользовался наш брат. Так и жили. Теперь же никто за хлебом не ездит. И голодом никто не сидит. Не только хлеб, но и мяско ведется у каждого. Посмотри, сколько скотины режут колхозники на зиму! Одних только свиней по две да по три головы забивают. Единолично столько свиней не имели. Она, свинья-то, картошку да хлебец требует, товарищ Байкалов. А мужик сам частенько на крапиве сидел... А посмотрите, как в страдную пору кормят в колхозе! Взять, допус­ тим, тот же покос... Кормят, как на убой! Как день, так барана в бригаде как не бывало. А иной раз одного барана и не хватает. Нешто единолич­ ник так ел? Да никогда в жизни! Так что вы, товарищ Байкалов, в глаза тому наплюйте, кто начинает ныть, прибедняться да жись охаивать. Я к таким людям очень жестокий. Если бы моя была воля, я бы их самому строгому суду предавал. А кое-кому из самых заядлых, навроде вон той же, допустим, Аграфены, публично бы плетей всыпал... Положил бы ее, как при Колчаке наших людей клали, ничком и нарезал бы по мягкому месту, чтобы она с недельку ни лечь, ни сесть не могла. Вот пусть бы тогда она постонала... Сухощавое курносое лицо Чеснокова сделалось каким-то жестким, ястребиные глаза загорелись недобрым огнем. «А ведь это он всерьез говорит»,—подумал Байкалов. — Ну, про колчаковщину-то вы напрасно вспомнили. Мы с врагов пример не берем. Наша сила не в плетях. — Охотно согласен,—кивнул Чесноков.—Но я говорю про отдель­ ных личностей, которых наказывать надо, а не про всех людей. Обидно слушать, товарищ Байкалов, когда человек изо дня в день плетет несу­ разицу и путявых слов до себя не допускает. — Значит, плохо мы пользуемся этими, как вы говорите, путявыми словами. Не понимают нас люди, недоходчиво говорим. — Люди всё понимают,—возразил Чесноков,'—только привычка такая выработалась в человеке: в каждом деле обязательно надо поупор­ ствовать, всякое новое дело похаять. Взять ту же, допустим, коллективи­ зацию... Сколько шуму и гаму было, когда создавался колхоз! Многие его проклинали, к единоличной жизни рвались, А попробуй-ка сейчас заставь кого-нибудь жить единолично. Не заставишь. Все привыкли ар- тельно жить. Поняли, что коллективом работать легче. Да это и малому ребенку понятно. Что было бы в войну с той же, скажем, Аграфеной? Да она бы в нищие даже не сгодилась! А вот вместе с коллективом прожила, не погибла. Да и не одна Аграфена... Вернулась Василина, поставила кринку с квасом на стол, достала из шкафа два стакана. Молча посмотрела на мужа — не будет ли еще каких распоряжений — и вышла. — Знамо, что не все люди живут одинаково хорошо,—разливая квас по стаканам, продолжал Чесноков.—Все люди в одинаковой мере жить не могут. В каждом человеке имеется свой талант к жизни, и каж­ дый живет согласно этого таланта. Только мне пришлось от своих талан­ тов отказаться. А то по нынешним временам я бы с ними из тюрьмы не вылез. Не по временам мне эти способности оказались. — Что же это за способности такие? — Способности у меня серьезные были. Это в смысле борьбы, или той же драки, допустим, я большую ловкость имел. — Что, что? — удивился Байкалов. — Вам не верится,—усмехнулся Чесноков.— На вид я неказист, кто