Сибирские огни, 1975, №9

у к н и ж н о й п о л к и 179 тор далек от того, чтобы все их прегреше­ ния механически перекладывать на плечи взрослых, объяснять все их проступки с точки зрения пресловутой «¡безнадзорности». По мнению А. Лиханова, 12—14-летний подросток может и должен быть сам себе судьей и ответчиком, ибо он уже г р а ж ­ д а н и н , ибо в нем уже заложены и живут эти высокие, неделимые понятия —Долг, Честь, Совесть. Именно такую нравствен­ ную акселерацию и демонстрирует Сережа Воробьев, когда жизнь поставила перед ним самую трудную задачу —сделать вы­ бор. Совершив мелкую кражу и уже уехав в другой город, обеспечив таким образом себе полное алиби, Сережа, тем не менее, возвращается и признается во всем. И де­ лает это потому, что «хочет сам» —без под­ сказок, без всякого опекунства и покрови­ тельства— снова встать твердо на ноги, искупить вину перед старшими; недаром Сережа везде и всюду так назойливо по­ вторяет: «Я не ребенок!» Такое же озаре­ ние, осознание себя уже «не ребенком» при­ ходит и к Толику Боброву, когда он реши­ тельно вмешивается во взаимоотношения своих родителей: предлагает им пожить од­ ним, без него, в другом городе, чтобы «меж­ ду собой все привести в порядок». Такое же раннее повзросленяе испытыва­ ет и двенадцатилетний Михаська, когда смотрит на своего раскаявшегося отца: «Они стояли друг против друга — сын и отец, родная кровь, и Михаська смотрел на отца и чуточку улыбался. Не было в этой улыбке ни обиды, ни ненависти, не от­ чаяния. Только жалость, печальная жалость к этому большому человеку в гимнастерке без ремня... Все есть так, как есть. А волшебной па­ лочки нет и не будет. Да и не нужна она. Волшебная палочка—это для Михаеьки. Но его теперь в Михаське нет. Есть взрос­ лый человек». Ну, а что собой представляют сами взрос­ лые? Ведь, судя по изложенным выше сю­ жетным коллизиям, по тем неисчислимым бедам, которые обрушиваются на головы маленьких героев, можно подумать, что в книге А. Лиханова сплошь и рядом дейст­ вуют одни злодеи, этакие карабасы-бараба- сы, лишь по недоразумению носящие зва­ ние родителей и наставников. Забегая впе­ ред, отметим, что писатель, к сожалению, не везде сумел преодолеть ту, мягко гово­ ря, странную традицию, которая сложи­ лась с недавних пор в нашей детской и юношеской литературе. Уж очень любят на­ ши детские авторы создавать в своих про­ изведениях «зияющую пропасть» между детьми и взрослыми, ставить по одну сторо­ ну умных, ангельски-чистых подростков, а по другую—порочных дядей и тетей, либо глупцов, либо истязателей и извергов. А ес­ ли и попадет ненароком в эту малопочтен­ ную компанию какой-нибудь добрый вол­ шебник или фея, то они, как правило, на­ столько безлики и бесцветны, что все дх «волшебства» и добрые деяния даже всерь­ ез не принимаешь. Кое-какие отголоски этой «традиции» мы 12 *. наблюдаем и у А. Лиханова. Особенно это сказалось в изображении учителей. Почти все педагоги, действующие в его книге,— откровенные карикатуры и пародии, «мече­ ные» разными непочтительными кличками: Шарик (учитель математики). Русалка (учительница русского языка), Литература (другая словесница), Топтыгин в квадрате (директор школы). Причем, каждому из этих условных прозвищ соответствует впол­ не условный персонаж, лишенный живой че­ ловеческой плоти, доставленный на какие- то нелепые опереточные ходули. Вот неболь­ шая сценка с участием одного из таких «ко­ миков»: «Класс. Зеленые стены. Учительница возле доски ходит. Вероника Макаровна — по прозванию Литература. Лет Веронике Макаровне много, но она на высоких каблуках ходит. А ноги тонкие и, наверное, слабые, поэтому на каблуках она пошатывается. Как на коньках, если плохо катаешься. Чулки при высоких каб­ луках Литература носит простые, учениче­ ские, в резинку, но они всегда перекручены. — Ну, кто ответит? —спрашивает Веро­ ника Макаровна и подслеповато щурится: она близорукая, так что тем, кто на задних партах, может повезти — издали не разгля­ дит, а фамилию—кто там сидит—не сра­ зу вспомнит... — Отвечай! — говорит Понте Вероника Макаровна. — В повести Пушкина «Капитанская доч­ ка»,—говорит Сережин сосед,—есть два типичных представителя своих обществ. — Гринев —от «Динамо», Пугачев —от ЦСКА,—ворчит кто-то в классе, по партам прокатывается смешок». К счастью, таких чисто водевильных экс­ цессов в книге немного. Ибо большинство взрослых персонажей, в том числе и относя­ щихся к разряду положительных, у А. Ли­ ханова оказались просто живыми людь­ ми—каждый со своим цветом глаз и волос, походкой, манерой разговаривать, со свои­ ми заботами, слабостями, пристрастиями и взглядами на проблемы воспитания. А не­ которые фигуры —Фролиха («Чистые ка­ мушки»), баба Шура («Лабиринт»), Нико­ дим («Обман») — схвачены настолько цеп­ ко, выписаны настолько плотно и крупно, что вполне могут претендовать на типиче­ ские характеры. Это в первую очередь от­ носится к Никодиму, в лице которого автор выводит одну из любопытнейших «разно­ видностей» современного обывателя —эта- ксй-о благодетеля, делающего добрые дела во имя того, чтобы возвысить себя в собст­ венных бесстыжих глазах. «Каждая несчастливая семья несчастлива по-своему»,—эти слова Л. Н. Толстого ча­ сто вспоминают, когда ведут речь о произ­ ведениях, посвященных проблемам морали. А. Лиханов тоже проиллюстрировал тол­ стовский афоризм, но сделал это по-своему, показав, что самая большая беда в семье та, от которой страдают самые маленькие члены ее. И в защиту этих без вины вино­ ватых, этих маленьких горемык написал ум­ ную поучительную книгу. В. ШАПОШНИКОВ