Сибирские огни, 1975, №9

16 МИХАИЛ РАССКАЗОВ я позволяла себе такое, что не смогла бы позволить а других домах. Например, взять со стола кусочек мяса и скормить его тут же Дружку, оказав при этом: «Ешь и не смей гавкать на меня!» Или попросить Дину: «Вкрутую сварите яйца, тут у меня есть свежий огурец, сейчас соорудим салат». Интересным собеседником был Михаил Игнатьевич. Если что-либо рассказывал, то очень у|(лелО', живо, с юмором. И доставлял огромное удовольствие слушателю тем, что не только рассказывал, но еще и показывал, как это происходило. Иногда, будучи в хорошем настроении, он буквально разыгрывал небольшие сценки, взятые из самой жизни. Причем, делал это непринужденно, как бы между прочим, мастерски перево­ площаясь в образы героев коротких юмористических рассказов, прекрасно имитируя голос то пьяного мужика, то ворчливой старухи, то бойкой бабы, острой на язык, ко­ торая за словом в карман не лезет... Иногда же, наоборот, он превращался во внима­ тельного слушателя, отдавая инициативу своему собеседнику. А ведь уметь слушать — это, пожалуй, даже труднее, чем уметь говорить. Но он умел и слушать. Если, конечно, было что слушать. С иными же «любителями поговорить» обходился круто. Помню, как-то ранней весной, солнечным воскресным днем, зашли к нему два подвыпивших мужика. — Поговорить с тобой, Михаил Игнатьевич, пришли,— сказал один из них и по­ смотрел на своего компаньона, словно ища поддержки. А тот переминался с ноги на ногу, молчал и почему-то часто-часто моргал осоловевшими глазами. — Ну и чё вы мне интересного сказать пришли? — спросил Михаил Игнатьевич, подходя к ним поближе. — Да так вот... Шли мимо. Дай, думаем, зайдем к Михаилу Игнатьевичу, потолку­ ем с ним... — Ничё, значит, интересного не принесли,— заключил Михаил Игнатьевич, взял шапку, на ходу снял с гвоздя фуфайку и сказал: — Ну что ж, пошли, покурим на улице, здесь хозяйка .не любит дыма, ну и, коли вы потолковать желаете, — потолкуем... Дина Ивановна забеспокоилась: — Ты что их так встречаешь, Михаил, они ведь в гости к тебе! — Ты делай свое... Мы потолкуем малость на свежем воздухе. Через несколько минут он уже закрывал за ними ворота... Я знала Михаила Игнатьевича совсем немного. Около трех лет. Но и за этот корот­ кий срок он успел сделать для меня много памятного. Когда говорят о тех, кого уже нет в живых, то по .русскому обычаю вспоминают только хорошее. Но даже если бы я задалась целью нарушить обычай и вспомнить что-то отрицательное о Михаиле Игнатьевиче, я бы не смогла этого сделать. Потому что от каждой встречи с ним, даже самой мимолетной, из каждого разговора, пусть даже самого короткого, я уносила для себя что-то дельное. Иногда это был совет (прочтите в «Правде» о подростках...), пожелание (надо уметь работать, уметь и отды­ хать...), а иногда просто фраза, но такая, которая обязательно потом, когда-нибудь, приходила на ум, всплывала в памяти и приобретала особую значимость. И такое ощу­ щение владело не только мной. «А вы знаете,— сказал мне однажды Михаил Андреевич Полуаршинов, житель Фирстова,— если бы Михаил Игнатьевич был глух к людским нуждам и радостям, ес­ ли бы он жил только для себя, никто бы сроду не пошел к нему за советом». И он поведал мне подробно, в деталях, историю своего знакомства с Рассказовым и о большой, настоящей мужской дружбе, связавшей их навсегда. Михаил Андреевич, молодой посланник Омского завода имени Баранова, приехал на целину и встретил Михаила Игнатьевича, коренного жителя Фирстова, страстно влюбленного в свой край. — Трое суток добирался до вас,— устало и растерянно сказал тогда Полуаршинов. — Ну и что такого, что трое суток ехал? — гордо и сердито оборвал его Расска­ зов и стал объяснять, как школьнику: — Зато куда приехал-то! Смотреть ведь надо! Тут у нас природа одна чего стоит... Выйдешь утречком к Аёву и— душа замрет... Уметь надо видеть нашу красоту. Если увидел — значит, наш брат, сибиряк, значит, настоящий. Как будто сейчас вижу его, огромного, в низенькой комнате с узкой дверью на кухню и большой картиной, написанной им самим когда-то давным-давно. Картина ви­ сит над кроватью, а оправа весь простенок между окнами занимает портрет А. С. Пуш­ кина. Я сижу у окна и потому вижу, как за окном летят снежинки. Тихий снегопад по­ крывает землю, крыши домов, заборы, деревья. А в комнате нас шестеро, и Михаил Игнатьевич смешит нас так, что мы то и дело все дружно хохочем. Вот он .рассказывает нам про ворчливую старуху, которую однажды в язык ужали­ ла пчела, и старуха три дня была молчаливой, кроткой, смиренной, как ангел. А вот он про себя рассказывает: «Сшили, значит, мне в прошлом году галифе. В нашем комбинате бытового обслу­ живания. Вечером примерил— вроде бы ничё. Ладно, выкупил. А наутро надел — до