Сибирские огни, 1975, №9

166 ВЛАДИМИР КАНТОРОВИЧ этом наиболее общие представления о чита­ теле (мысленные, а часто материализован­ ные в оанее приходивших письмах) диффе- ренцируишсн и конкретизируются в непос­ редственной связи с «Я-образом» каждого писателя. «Свой» читатель представляется автору как бы продолжением собственного творческого облика. Конечно, разные типы читателей отклика­ ются своими письмами на книги «лириков» и «душеустроителей», «социальных писате­ лей» и «проблемистов», «любителей приро­ ды» и «краеведов» и т. д. и т. п. Замечу, что «областники» или авторы серьезных путе­ вых очерков, постоянно пишущие о родных местах, имеют свой круг корреспондентов — знатоков и ревнителей края, его истории, авторов восторженных, дотошных, а подчас и придирчивых, писем. Но, мало того, каждый читатель —лич­ ность, и в то же время представляет опреде­ ленные слои и группы читателей. Мудрый разговор с читателем ведет А. Твардовский. Он называет его и другом, и высшим судией. Но... ...и тебя не прочу в боги. Лепить не буду новый культ. Ты тоже — всякий на поверку. Бываешь — мало ли какой... «...И лучший друг надежный, Наставник строгий и отец... и льстец неосторожный, и вредный, к случаю, квасец, « крайний сла­ бостям потатчик, и на расправу больно скор, и сам начетчик и цитатчик, и не судья, а прокурор...» Да, и такой ты есть, и всякий. Но счастлив я, что ты, брат, есть| Не запропал, не стал дитятей. Что наша маменька-печать Ласкает, тешась: — Ах, читатель. Ах. как ты вырос — не достать! Сама пасет тебя тревожно (И уморить могла б любя): Ах, то-то нужно, то-то можно. А то-то вредно для тебя... Так как же не орожить о щением со все­ ми этими разновидностями читателей! Ведь читательские письма — одна из форм связей писателя со своей аудиторией: это ценней­ шие документы для социального и социаль­ но-психологического анализа общества, для построения реальной типологии читателей: «...ты тоже —всякий на поверку...», «но счастлив я, что ты, брат, есть!» И еще поучительный пример —почта, по­ ступившая в ответ на «опыт документально­ го рассказа» В. Шукшина «Кляуза», пере­ печатанный «Литературной газетой» из журнала «Аврора». Прочитавшие рассказ наверняка запомнили его: это запись писа­ теля о том, как он подвергся грубому, пря­ мо-таки хамскому обращению и произволу со стороны женщины-вахтера больницы. До­ веденный до, отчаяния, с сознанием, что «на­ ступил конец» (он пишет: сам не знаю—-че­ го? но—«конец») больной писатель в пи- жа\:е и тапочках выбежал на мороз и уехал домой. Эта ситуация, как увидим дальше, облечена все же в литературную форму, и отклики читателей показались мне заслужи­ вающими разбора, как документы, снова свидетельствующие, что один и тот же рас­ сказ воспринимается читателями различно. Задумываешься, какие причины вызвали то или другое крайнее, даже явно несправедли­ вое суждение. «Кляуза» стала предпоследней прижизнен­ ной публикацией Василия Шукшина. Редак­ ция «Литературной газеты» дала мне по­ знакомиться с письмами-откликами на «опыт документального рассказа» за неделю до внезапной, трагической гибели писателя. Почта по «Кляузе» еще только накаплива­ лась и обрабатывалась, ее. еще не успели отослать автору. Теперь остается строить догадки, как отозвался фы на разноголосицу в читательских письмах сам В. Шукшин, пи­ сатель, чье творчество ни одному из крити­ ков (я не представляю исключения) не уда­ лось «запрограммировать» —он продолжал стремительно развиваться, он был оптими­ стической надеждой нашей литературы. Я обратился к почте, вызванной «Кляу­ зой», в поисках новых доказательств обще­ ственной значимости читательских откликов, вызванных произведениями художникоз; комментируемые мною письма к Василию Шукшину дают возможность заглянуть в разные уголки нашего общества. Именно поэтому я ничего не изменяю в написанных тогда (еще при жизни писате­ ля) строках. В 24 письмах из 30 подхвачена тема, под­ нятая Шукшиным: о борьбе с грубостью и произволом обслуживающего персонала. Чи- . татели, каждый по-своему, возмущаются беспричинным хамством, добавляют собст­ венные наблюдения и факты, размышляют над этим злом, причинами его распростране­ ния, способами воздействия на нарушителей. Нет ни малейшего сомнения —тема акту­ альнейшая! Здесь, однако, я коснусь пре­ имущественно тех 5—б писем, которые от­ клоняются от общего направления и свиде­ тельствуют о непредвиденных реакциях не­ которых читателей. Однако, пусть и вполне документальная, привязанная к личности самого писателя Шукшина, запись событий все же —рассказ. Поэтому коснусь сначала читательских от­ кликов не на гражданский сюжет сам по себе, а на фрагменты безусловно литератур­ ного звучания. 1 Целый столбец автор посвятил тому, что лица женщины, которая его на протяжении дня оскорбляла, довела до отчаяния, кото­ рую временами ненавидел —он не запомнил. На этот мотив рассказа откликнулись не­ сколько читателей. Приведу два крайних суждения. Вот слова инженера-корабела из Ленин­ града: «Насколько я понял, самым тяжелым для тебя в этой истории оказалось [то, что ты не мог] припомнить лицо хамства. Это же просто. И напрасно ты ищешь [в памя­ ти] зловещую бородавку. Нет ее. Вот в чем самое большое зло». И рядом другой чита­ тель, женщина, оговорившись, что почитает многогранный талант В. Шукшина, но знает,