Сибирские огни, 1975, №9

1 62 ВЛАДИМИР КАНТОРОВИЧ неграмотность. У меня не было, конечно, ни малейшего желания поиздеваться над не­ грамотностью моих читателей. И эти авт о­ р ы (писем) п о б ы ва л и у м ен я в м о з гу , к а к и все гер о и моих. книг. Из груды скучных и тупых писем я отобрал те, которые показа­ лись мне наиболее характерны. П о этой причине в кн и ге имеется м ое л и ц о , м ои м ы с­ ли и м ои ж елания. К н и га сд е л а н а к а к ром ан . Под заголовком «Дельная критика» Зо­ щенко поместил и письмо железнодорожни­ ков, занимающее иное, необычное место в книге. Привожу из него большую выдерж­ ку: «Вам пишут простые рабочие люди (не в смысле «Мы—рабочие»), интересующиеся вашими рассказами, как рассказами совсем другого рода, чем юмористические расска­ зы других авторов, а именно: короткими, общепонятными, без размазывания и при- сюскживанья, без подделыванья под чужой язык и дающими здоровое развлечение, но, вместе с тем, обрисовывая живых типов из стоячего болота обывательщины. (Ваши) «Сентиментальные повести» были поняты и теперь, читая какой-нибудь роман, поневоле замечаешь эти шаблоны, выведенные Ва­ ми». Такого типа письмо единственное в книге, и, может быть, еще только одно- два — не мещанские. Значит, вся книга, «сделанная как роман», «е случайно сосре­ доточила письма одного, в общем, автор­ ского типа. А ведь были и другие отклики читателей! Зощенко был чрезвычайно попу­ лярен среди интеллигенции (в первую оче­ редь, ленинградской). Горький высоко оце­ нил эту книгу. В итоге, я склонен рассмат­ ривать «Письма писателю» как продолже­ ние зощенковской прозы. У меня нет пря­ мых доказательств, обосновывающих это предположение, но допускаю, что опубли­ кованные в книге письма не всегда те «до­ кументы», к которым, как известно, рука писателя не прикасается вовсе, -не смеет прикоснуться. Впрочем, по поводу документальной лите­ ратуры, например, очерка, мне уже прихо­ дилось высказываться в том смысле, что истинная документальность может и не по­ страдать от привнесения не только стили­ стической правки подлинной речи, но даже какой-то доли вымысла (как иначе рассмат­ ривать отбор, к которому всегда прибегает писатель?). Именно поэтому, рядом с моим «допущением», уживается полное доверие к такому заявлению Зощенко: «... я не могу и не имею права держать в своем письмен­ ном столе такой исключительный материал». Убежден, что в своей книге М. Зощенко вы­ ступал как социолог и писатель, только не как мистификатор. Впрочем, почта сатирика, тем более отно­ сящаяся к двадцатым годам, имеет много специфического. На книге Зощенко, единст­ венной в своем роде, я заканчиваю свои размышления о письмах, поступающих от­ нюдь не от «солереживателей». Книга Майи Экелеф «Записки уборщицы» завоевала первый приз на одном из конкур­ сов и пользовалась в Швеции сенсационным успехом. Немолодая одинокая женщина, ра­ ботница фирмы, предоставляющей услуги, бесхитростно описывает свою жизнь —- по­ вседневный труд, мысли, интересы (она и книги иногда читает, и делится мыслями о прочитанном). Ее со всех сторон обступили различные, .в конечном счете —социальные проблемы. Я вспомнил об этой книге потому, что ро­ дилась она из писем, адресованных не слиш­ ком прославленному писателю, чье произве­ дение оставило след в благодарной памяти читательницы. «Эти строки я пишу тебе, Харри Мартин­ сон, потому что мне не с кем больше пого­ ворить. Я иикогда не отправлю это письмо, но все равно приятнее обращаться к кому-то живому, а не писать только для того, чтобы выбросить потом в корзину». Я не знаю, получил ли в конце концов X. Мартинсон эти письма, помог ли именно он непрофессиональному литератору. Но са­ ми эти строки хорошо выражают один из мотивов, руководящих авторами писем-ис­ поведей,—они занимают в писательской почте исключительное место. «Литературное обозрение» опубликовало интервью с Б. Полевым по поводу «биогра­ фии» его книг. Писатель всегда получал много писем от читателей, дорожит ими. С гордостью упоминает, что однажды почта доставила ему письмо, опущенное в поселке Любечь, с фантастическим адресом: «Тай­ га. Сибирь. Город Дивноярск на реке Онь, на Диком бреге. Борису Половому»,— ни Дивноярска, ни реки Онь на сибирских кар­ тах не было и нет, но письмо дошло до ад­ ресата. В этом интервью Б. Полевой выде­ ляет в обильной своей почте письма-испове­ ди. Именно к последним автор неравноду­ шен. Объясняя это свое пристрастие тем, что пишет не выдуманные истории, а каж­ дое письмо-исповедь открывает перед ним еще одну человеческую судьбу. О письмах-исповедях вспоминаешь, читая «Трудную книгу» Григория Медынского. Сам писатель рассказывал на одном собра­ нии очеркистов, посвященном связи литера­ торов с читателями, что поток писем, по­ следовавший за.опубликованием его повести «Честь», буквально изменил его жизнь: «По­ шли письма-исповеди, письма-судьбы, пись­ ма-трактаты, письма-размышления. Если, положим, человек писал полтора года испо­ ведь жизни, и получилась она на двухстах с лишним страницах, и он прислал это мне, писателю, то как же можно подобный до­ кумент положить просто в архив? Это будет грешно и по отношению к автору, и к лю­ дям, и к самому себе... Меня эти письма за­ ставили перейти на публицистику»1. 1 Недавно Г. А: М е д ы н с к и й познакомил меня с рукописью своей новой книги: «Страдания мысли», и на этот раз опирающейся на читательские письма. Как всегда, этот автор вступает в переписку с авторами писем, длящуюся иногда годами. Поразительная у Григория Александровича почта большого социального звучания! Недаром он избрал для нового труда эпиграфом такие строки Пушкина: Жизни мышья беготня. Что тревожишь ты меня? Я познать тебя хочу. Смысла я в те ищу.