Сибирские огни, 1975, №9

120 АНАТОЛИЙ ЗЯБРЕВ с обозначением автора: «Мужик Т. Бондарев». Потом в других странах было издано. Несколько экземпляров книги запросила себе публичная библиотека Нью-Йорка. Почуяв смерть, которую последние годы «как алчущий хлеба и жаждущий воды — ждал», Тимофей Михайлович стал готовить для себя могилу. Вырыл в щебенисто-глини­ стой земле глубокую яму, так, что плечи далеко скрылись, посадил топбля, привез на лошади каменные плиты, обгородил вокруг. У ямы поставил стол с выдвижным ящиком, две табуретки, в ящик положи^ рукописи своих сочинений, а на калитке написал: «Жа­ лую приглашением, прочти и положи...» На высокой плите из песчаника у изголовья могилы крупно высек зубилом: «...Родился я, Бондарев, в 1820 г. апреля 3 дня... Во всякого человека воображение такое, что: все те люди хорошие и даже святые отцы, которые прежде нас были, также и те хорошие, которые после нас будут, а при нас все негодяи. А также и я, Бондарев, живший на свете, был негодяй. А теперь вот как прошло не одно столетие со дня смер­ ти моей... Вот теперь, как имя мое исчезло и память изгладилась с лица всей земли, вот теперь и я хороший и всякого уважения достоин. И еще: когда человек желает почестей, бывши живым, тогда его ненавидят, и гнушаются им, а когда умер, теперь ему почести не нужны, тогда эти же недоброжелатели на руках несут его ко гробу. Это от жизни к смерти, от света в тьму, от бытия к уничтожению. О, какими страшными злодеяниями и варварствами переполнен белый свет!..» А на другой плите, что стояла правее от могилы, была такая надпись: «Благодарю, благодарю и еще раз благодарю вас, друга мои, за то, что вы вспом­ нили обо мне и пришли посмотреть на устройство мое при могиле моей, и при этом бы­ ло бы всем известно, читатель, что все это я, покоящийся Бондарев, писал и устройство делал на восьмидесятом году жизни моей, своими руками. Прошу и умоляю читателей и слушателей: соберите вы рассеянные мысли по свет­ ским суетам и посоветуйтесь с ними, как затвердить на память и положить на самое дно сердца вашего следующее мое к вам слово, и при этом вообразите, что звук этих слов исходит не от читателя, а от меня, на этом месте покоящегося Бондарева...» Умер Бондарев в 1898 году после 'трехдневной болезни, когда иудинцы, свозив с по­ лей пшеницу в снопах, обмолачивали ее под навесами в оградах цепами, и по всей де­ ревне слышались хлопанье и стук. В 1902 году через Иудино проезжал археолог Горощенко и свидетельствовал: «Со­ стояние могилы, с такой заботливостью приготовленной Бондаревым, последнее время... само собою говорит о горькой жизненной доле покойника: одна, или две плиты были раз­ биты на несколько кусков, надписи на них кое-где замазаны грязью, небольшой дере­ вянный стол с выдвижным ящиком, в котором находились рукописи Бондарева, лежал в стороне без ножки, ящика и рукописей...» Спустя тридцать с лишним лет совершилось еще большее кощунство: в селе строили школу, и некий прораб распорядился взять с могилы те плиты (хотя вокруг по степи сотни плит) для устройства фундамента... Такое по невежественности случается и в дру­ гих местах: на Лене, чтобы добыть камни для сооружения скотофермы, строители взо­ рвали Шишкинские скалы, хранившие писаницы племени курыканов. Горькая потеря... «Что значит любить родину?» — спросили однажды мудреца. «Это значит, глаза в будущем, руки в сегодняшнем, а память, добрая память, в прошлом», — ответил мудрец. Я стою под тополями, думаю о том, какие трагедии несет невежество, слушаю пе­ чальный шелест обваренных суховеем листьев. ТУТ’ недалече, и моя мать захоронена, — тихо говорит узколицый высокий му­ жик с рыжей длинной бородой, присыпанной опилками, вышедший из столярки _ И дед, и прадед - все тут. Мы - Роговы. Прадеда в кандалах сюда из Воронежа при­ везли, он попу по уху съездил. А самого-то Тимофея Михайловича я уж и не помню а оградку его и как тут все было им устроено, помню,-Мужик, выщипывая сухими паль­ цами из бороды опилки, угрюмо и виновато кивает на крапиву под тополями и начина­ ет крупными шагами отмерять вокруг, показывая как тут было все. И зачем-то сообща