Сибирские огни, 1975, №8

Аэроград выходит в бой С надменным городом Берлином!.. И это стихотворение — «образный сгу­ сток истории». По-своему лирически запе­ чатлев в нем характерный для первого года войны факт — быстрейший пуск эвакуиро­ ванных на восток заводов, поэт уверенно предсказал в нем неизбежное падение фа­ шистского Берлина, великую победу, в ко­ торую внесли свою лепту и строители, и ра­ бочие «Аэроррада». И вполне естественно, что в таких стихах мы тоже встречаемся с любимейшим «таежным» мотивом Комаро­ ва: «Сама земля за нас была, сама тайга с ее величьем нас подгоняла, и звала, и торо­ пила криком птичьим». Или — в «Ночном цехе»: «Всю ночь горели за спиной огней кочующие вехи. И ветерок тайги ночной был между нами в гулком цехе». Здесь от­ ражается именно комаровское восприятие действительности. Итак, или заполняя стихотворение до краев, или промелькнув где-то тенью, кос­ нувшись всего нескольких строк облаком печали, отголоском острой душевной бо­ ли,— война, гремевшая вдали, очень часто вторгалась в поэтические высказыва­ ния Петра Комарова. И в этом нет ничего удивительного. Но, вчитываясь в его сборники той поры, невольно задерживаешься мыслью на одном обстоятельстве, на первый взгляд стран­ ном. Дело в том, что создал он тогда нема­ ло и таких стихотворений, в которых эта глобальная тема эпохи как будто никак не затронута. В упоминавшемся уже исследовании А. Гая есть такое утверждение (стр. 47): «К этому времени относится окончатель­ ная переоценка П. Комаровым всего напи­ санного им раньше, иное, качественно новое устремление его поэзии. Отходит в прошлое самодовлеющий пейзаж заповедной тайги. От абстрактного созерцания природы, быто­ вавшего в некоторых ранних его стихах, по­ эт безраздельно обращается к изображению человека — ее хозяина и преобразователя». Нет, я никак не могу согласиться с этой категоричностью: «окончательная переоцен­ ка всего», «безраздельно» и т. д. Здесь есть некое упрощение, выпрямление, подгонка (скорее всего незамеченная критиком) под схему. И попросту — противоречие фактам. Помилуйте, а как же быть хотя бы с таки­ ми стихотворениями, как: Камень. Редколесье. Солонцы. Долгий час охотничьей тревоги. Убегают в разные концы Зверя неприметные дороги... Камень. Редколесье. Солонцы. След изюбра. Тянется, строга, Стежка, уводящая от пули. И восьмиконечные рога Где-то за березкой промелькнули... След изюбра. И тайга, тайга... Это— 1944 год. И это—-самый что ни на есть «самодовлеющий пейзаж», если поль­ зоваться такой терминологией!.. И пуля здесь вовсе не ассоциируется с фронтом. А «Олень-цветок»? «В тигровой пади спо­ заранок я каждый день услышать мог ко­ роткий свист пугливых ланок, изюбра осто­ рожный вздох...» Поэт живописует пляшу­ щие «солнечные пятна на разрисованном боку» оленя, которого называет «оленем- цветком», и появление целого стада этих красавцев, спустившихся в дол на зов еге­ ря,— «как будто разом замелькала живыми бликами тайга». И хотя в концовке говорит­ ся: «Вся природа отозвалась, когда к ней вышел человек», суть здесь не в нем (он — условен, как и в некоторых других^стихах Комарова), суть в восторженном и, я бы сказал, нежном любовании живой природой тайги, воспринимаемой не «лирическим ге­ роем» — автором. И это тоже— 1944-й год. Есть и другие примеры. Обращает на себя внимание еще один факт. Известно, что Комаров (как правило, очень требовательный к себе) неоднократно дорабатывал многие стихотворения и даже существенно изменял. И все-таки не без удивления задумываешься, заметив,— по двойным датам под стихотворениями,— что к такйм вещам, как «Дальний берег» и «В лесной стороне», созданным в 1939 году, он нашел нужным вернуться в 1943-м. В обоих речь идет о дорогой сердцу автора дальне­ восточной природе, связанной с элегически­ ми воспоминаниями о детстве. В обоих в процессе доработки не добавлено ни сло­ ва о войне. Оба остались пронзительно лирическими. И разве это единственный пример в со­ ветской поэзии? А почему, скажем. Н. Ры- ленкову понадобилось закончить в 1942 го­ ду начатый еще до войны короткий цикл стихов, посвященный Левитану? Зачем в канун сталинградской битвы он обращался к гениальному пейзажисту прошлого с та­ кими словами: Где б ни был ты — душа природы русской Была с тобой. Ты позабыть не мог Ни пруд заросший — с мельницей-раструской, Ни ветхий дворик, ни туманный стог... А ведь все объясняется просто: для со­ ветского поэта любовь к родной природе входит неотъемлемой составной частью в священное понятие: «любовь к Родине». В напряженнейший момент боя человек вдруг представляет «клочок земли, припавший к трем березам, далекую дорогу за леском, речонку за скрипучим перевозом, песчаный берег с низким ивняком... ту горсть земли, которая годится, чтоб видеть в ней приметы всей земли»,— наверное, каждый помнит эти знаменитые симоновские строки. Вот она—и вся разгадка. И никакое это не «пассивное любование», наоборот — актив­ ное, действенное! Поэтому Петр Комаров именно во время войны создал один из наиболее вдохновен­ ных гимнов амурской природе, многоцвет­ ное и многозвучное стихотворение, в кото­ ром авторская речь как бы захлебывается от безудержного потока восхищения род­ ным «.раем. Я имею в виду «Приамурье». Здесь, как и в некоторых других произведе