Сибирские огни, 1975, №8

человека и естественной среды, образы ч краски — все это уже тогда было отнюдь не заемным в лучших комаровских стихах. В свое время в центре внимания читате- лей л всех критиков оказалось стихотворе­ ние «Снегопад». Его необходимо привести полностью, ибо разговор о нем имеет прин­ ципиальное значение. Ветвей ладони подняты пугливо К вершинам гор. Тайга молчит, пока Над ней несут заснеженную гриву Косматые седые облака. И в пригоршни игольчатые тихо Ложится снег. Под елью вековой Усталая скрывается лосиха. И рядом лось. Как верный часовой. Он вдаль глядит. И вздрагивают губы, Ьа них снежинки тают. И во мгле Дымятся ноздри. К сумрачной скале Уносит пара медленные клубы. Распущены невидимой рукою Тенета белые от неба до земли... Серебряной качает головою Скрипучий кедр. Над северной рекою Высокие сугробы залегли. И вот по ним скользит на легких лыжах Охотник смелый. Влажные следы Ведут его к сохатому. Все ближе Упрямый зверь. Предчувствие беды Его по насту гибельному гонит Лежат рога на взмыленной спине, И свищет ветер, и следы погони Покрыты кровью... Выстрел в тишине Гремит тайфуном. И опять все тихо Давно прошел таежный снегопад. И только лось к испуганной лосихе Уже не возвращается назад. Покоряет динамичность этой четко дета­ лизированной картины тайги, я бы ска­ зал, «движущаяся живопись», нарастаю­ щая взволнованность интонации, экспрес­ сивность которой усиливается почти посто­ янным переносом фразы из окончания од­ ной строки в начало другой. Словно поток обуревающих автора эмоций прорывает «плотину» пятистопной ямбической строчки, то и дело пермиваясь в «сопредельное про­ странство»! Т ф оно и есть: поэт расска­ зывает о том, что он в данном случае воспринимает как таежную «маленькую трагедию». Среди упреков, которые были адресованы этому стихотворению, многие сводились к тому, что, как писал Еф. Мейерович,— «чи­ татель даже досадует на охотника» — ему «жаль, что лось к испуганной лосихе уже не возв|ращается назад» (конечно, жаль! — Б. Р.), а «человек — хозяин природы... пре­ образующий ее — вне поля зрения автора». Теперь-то мы слишком хорошо узнали, в ка­ ком направлении человек нередко «преобра­ зует» природу, истребляя животный мир,— недаром ученые вынуждены многократно подавать сигнал «SOS!», недаром принима­ ются международные соглашения в защиту животных! А в нашей стране многие из них занесены в «Красную книгу», запрещаю­ щую убивать их. Странно также, что Еф. Мейерович, вы­ сказав, между прочим, верные соображения о значении рифмы в поэзии Комарова, яв­ но заблуждается, анализируя в этом отно­ шении «Снегопад»: «Исправно зарифмова­ ны все строки, однако стихотворение сдела­ но так, что рифмы не чувствуется. В этом легко убедиться, если переписать его без разбивки на строки. Получится, что фразы или даже части их совсем не завершаются рифмами ни логически, ни синтаксически. Рифмы как бы спрятаны автором, он... не желает, чтобы их замечали. В своем отно­ шении к рифме он сродни, пожалуй, Эдуар­ ду Багрицкому». Помилуйте, разве для восприятия читате­ лем рифмовки необходимо, чтобы «фразы или части их» в л ю б о й стихотворной речи «завершалась рифмами», т. е.— чтобы каждая фраза равнялась строке? Сотни примеров и из советской и из классической поэзии наглядно опровергают это. Кто же не помнит фразу, начинающуюся в конце одной строки, продолжающуюся во второй и переходящую в начало третьей, то есть отнюдь не завершающуюся рифмой. Напи­ шем ее по совету критика без разбивки на стихотворные строки: «Из шатра, толпой любимцев окружен­ ный, выходит Петр». К этой фразе примы­ кает такая: «Его глаза сияют». Она состав­ ляет конец одной строки и начало другой. А ведь в контексте рифмы и не думают прятаться! Подобных примеров много не только в «Полтаве», но и в «Евгении Оне­ гине», где, кстати сказать, встречается да­ же совсем уж «криминальный» (если исхо­ дить из цитированных выше претензий) случай «расщепления» не только строк, но и строф! Ведь, узнав о приезде Онегина, получившего ее письмо, Татьяна в конце строфы XXXVIII — ...Куеты сирен переломала, По цветникам летя к ручыо И задыхаясь, на скамью — уже в начале следующей, помеченной очередным номером,— Упала... Психологическое состояние пушкинской героини, смятенность ее души, «стресс», как мы сказали бы теперь, предельно вырази­ тельно подчеркнуты • именно внезапным и резким «выбросом» завершающего фразу наиболее активного по смыслу глагола из пределов одной строфы в другую. А с риф­ мовкой, между прочим, ничего аварийного не случилось. Можно привести еще более разительный пример: «Красавицы сидели за столом, расклады­ вая карты, и гадали о будущем,- И ум их видел в нем надежды (то, что мы и все видали)». Что это? Проза? Подстрочник стихотвор­ ного перевода? Нет —начало четырнадца­ той строфы лермонтовской поэмы «Сашка», написанной, кстати сказать, тем же (очень крепко организованным) пятистопным ям­ бом, что и «Снегопад» Комарова, где толь­ ко одна строчка шестистопная. А ведь Лер­ монтов вовсе не прятал рифмы и вряд ли желал, чтобы их не замечали. При нормаль­ ной разбивке на строки они вполне явст­ венны: «столом — о нем», «гадали — ви­ дали». Много аналогичных примеров и в со­ ветской поэзии. Я потому задержался на этом, вроде бы частном вопросе, что не впервые встречаю