Сибирские огни, 1975, №8

Ну вот,—проворчал он недовольно, как будто и думал, что об охоте. _ Пойдем здесь,—отдышавшись, сказала она, указывая на ров- шай сухой хребет, уставленный редкими соснами, между которыми вни­ зу виднелась река. — Еще чего? —сказал он.—А рябчики? —и полез вниз, в распадок, на дне которого темнел частый ельник и лежал снег, темный, зернистый, весь в иглах и кусочках коры, и местами аккуратные кучки рябчикового помета. Это было самое настоящее место для рябчиков, но, конечно, они как провалились все. — Какая уж теперь охота,—сказал он, продолжая делать вид даже для себя, и поднялся обратно. Было жарко, она сняла телогрейку и осталась в ковбойке и лыж­ ных брюках. «Теперь, значит»,—стучало у него в- голове. Они вышли на Крест, старую разрушенную скалу над рекой. Она села, прислонившись спиной к сосне и закрыв глаза, и он не мог не смот­ реть на ее торчащую под ковбойкой грудь, тут же отводя взгляд, потому что знал, что если она вдруг откроет глаза и увидит, то сразу все поймет. Вдруг он заметил внизу, метрах в полутора под обрывом, цветы. Все называли их здесь подснежниками, но один приезжий корреспондент сказал, что это анемоны. Очень красивые цветы —лиловые и желтые, на коротких пушистых стебельках. — Хочешь цветы? — сказал он и начал спускаться. Потом он по­ смотрел вниз, крикнул ей, чтоб она захватила ружье, и полез дальше. Скала была вся в уступах, и спускаться было не очень трудно, лишь в одном месте ему стало страшно, когда камень вырвался у него из-под ног... Тоська вышла из-за поворота, он отдал ей цветы, а один воткнул в ружье и засмеялся. Она тоже засмеялась и сказала: — Какой ты еще мальчишка! И он вдруг, как тогда, 8-го Марта, почувствовал свое превосходство, потому что он знйл, отчего она так говорит, отчего они так говорят в та­ ких случаях, а если знал, то, следовательно, он и не мальчишка. А глав­ ное, он теперь мог смотреть на нее совершенно свободно, потому что прошло смятение, которое было в нем там, на скале. Они вернулись в зимовье, и почему-то ребята сразу поняли, что у них ничего не вышло. «Ничего у Тоськи не вышло»,—сказал Петро, так и сказал «у Тоськи», а не у него, Андрея. Но смятение это возвращалось к нему не раз в ту весну; и в такие минуты он чувствовал, что ему хочется словно отомстить ей за что-то, и как-то вечером он все приставал: «Хочешь, я расскажу, какой ты была в семнадцать лет?» —пока она не сказала: «Ну, расскажи, расскажи». Тогда он стал рассказывать, как она рано начала обращать внимание на свою внешность и не хотела учиться, а по вечерам, отправляясь на тан­ цы, завивалась между двух зеркал (так, он видел, завивается его стар­ шая сестра в их далекой московской квартире, собираясь на институтский вечер). Тоська слушала спокойно, не перебивая, как будто заранее знала нечто, и когда он кончил, сказала: — Вот и не так. Я понимаю, ты, конечно, очень хотел бы, чтобы это было так, но была война, ты забыл или вообще не помнишь, и мама бо- лел'а, а я работала, и все было не так. Тут Андрею стало стыдно, он был еще так молод, что достаточно было какой-то мелочи, чтобы ему стало стыдно и все начинало казаться сложным и достаточно было какой-нибудь мелочи, чтобы снова стало просто и все нипочем. Они сидели однажды вдвоем в зимовье, и Тоська9 9. Сибирские огни № 8.