Сибирские огни, 1975, №7
карету скорой помощи. Ведущий просил желающих выйти на арену для съедения. Желающих, естественно, не находилось, представление на этом заканчивалось, и я с мешочком презренного металла перебирался в другой город. В индустриальные центры с поголовной грамотностью я, конечно, не совался. Я предпочитал радовать доверчивое захолустье. Все шло прекрасно, пока я не добрался до этого проклятого Корколана. Отсутствие очагов культуры, группы счастливых свиноматок, разгули вающие по центральной улице,— все сулило удачу. Но я недооценил доверчивости корколанцев. И это меня чуть не погубило. Как обычно, стали вызывать кандидатов на съедение. И тут, Коля, произошло невероятное. Поднялся мэр города и сказал: — Друзья! Отправляться на съедение будем в порядке очереди. Право быть съеденным первым получает старейший житель Корколана, достопочтенный Авель Кюнст. Похлопаем ему! Все захлопали. Встал этот Кюнст, благообразный старик, поблаго дарил присутствующих за оказанную честь и вылез на арену. Знаете, что он спросил? Он спросил, снимать одежду или не надо. Его лицо выражало такую готовность, что будь я даже настоящим людоедом, я не стал бы употреблять Авеля в пищу. Кюнст переминался с ноги на ногу и ждал. Надо было что-то де лать. Я приказал погасить свет и, когда зал погрузился во тьму, про крался на носках, точно балерина, на улицу и, пока публика приходила в себя, побежал. Остальное, Коля, вы видели... . Закончив свою историю, Джейрано поклонился спасителю, насколь ко позволял ему живот, и попросил Колю ответить откровенностью на откровенность. — Ну, что вам рассказать...—задумчиво начал Редькин.—Детство у меня тоже было несладкое. Отец —знаменитый автогонщик, мать — киноактриса. Они вечно были в разъездах, и я их почти не помню. В десять лет я бежал в Африку, был пойман на станции Клюквино путе вым обходчиком и остался жить в его семье. В одиннадцать лет прошел но конкурсу .в отряд космонавтов. Барокамера, вибростенд, тренажер — и так каждый день. Должен был лететь на Марс, но в последнюю ми нуту-приступ аппендицита, операция, и все пошло кувырком.—Редь кин врал вдохновенно, сам не зная, зачем он это делает. Скорей всего, он сочинял из принципиальных соображений, не желая уступать го стю.—С космосом пришлось расстаться. Поручили испытывать новый воздушный шар. Это... Чего же еще было? Ночной полет, неполадки в бортовом оборудовании, сильный боковой ветер, меня понесло.— Редь кин вздохнул.—До сих пор несет... — Подумать только,—пробормотал толстяк,— совсем еще ребе нок— и столько пережил! —Он тревожно спросил: —А как у вас с едой? — С едой у нас туговато,—ответил Редькин. — Что же вы, Коля,—обиженно произнес Сид,—такой героиче ский молодой человек, а жрать нечего. Я все могу вытерпеть, кроме го лода. Начинается головокружение, истощение, а потом... смерть,— он вздохнул, перевел глаза на попугая и оживился:—А может, Нам ам-ам эту аляповатую птичку? Леро, до этого момента не участвующий в беседе, усмехнулся. — А может, нам ам-ам румяного Йорика? — язвительно поинте ресовался он. — Какая грамотная птица! —восхитился толстяк.—Прошу проще ния за мою бестактность. — Ничего,—снисходительно произнес Леро.—И на старуху быва ет проруха. Коля положил на стол колбасу, остатки хлеба и банку икры.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2