Сибирские огни, 1975, №7

«20 сентября 1846 года. Господину тобольскому окружному стряпчему. Подтверждаю Вам выполнить ордер мой, при котором были препровождены мною вопрЬсные пункты по делу подпоручика Ильинского, причем, имейте наблюсти в То­ больской градской полиции за скорейшем отобранием ответов по этому делу от квар­ тального надзирателя Дерягина и об отсыл­ ке оных в Комиссию военного суда, учреж­ денную над Ильинским, донеся мне о по­ следующем. Тобольский губернский . прокурор»'. Погоревав немного, я понял, что и эта находка не так уж мала. Во-первых — это вообще первые подлинные документы по делу Ильинского. Во-вторых — если до сих пор дата совершения мнимого преступ­ ления указывалась ориентировочно, то те­ перь она известна точно — 1846 год. И, наконец, в найденных документах фигури­ руют новые фамилии и факты. Указывает­ ся, например, номер Сибирского линейного батальона, в котором служил Ильинский, говорится, что его судила Комиссия воен­ ного суда, учрежденная при этом батальо­ не, и т. д. Кто знает, думал я, может быть, это ниточки, которые когда-нибудь приве­ дут к настоящему делу злополучного под­ поручика. Кстати, теперь не остается ника­ ких сомнений относительно его фамилии — именно Ильинский, а не Ильин, как это сказано в воспоминаниях Мартьянова. Все вставало на свои места. Я скопиро­ вал последний документ и закрыл тонкую, полегчавшую от времени папку. Вот и все. Немного дали эти поиски. Да, немного, но, однако же, кое-что установить удалось. Стало известно: в Тобольском архиве нет дела Ильинского — дела, про которое сам Достоевский писал, что в нем «как бы скон­ центрирован весь ужас нашего времени». Значит, где-то лежит это дело — объем­ ное, может быть, в нескольких томах, — с показаниями свидетелей, протоколами до­ просов, обвинительным заключением... Всю зиму мысль о подпоручике Ильин­ ском не выходила у меня из головы. Я кон­ сультировался со специалистами— знатока­ ми архивов, посылал запросы, изучал лите­ ратуру. И, наконец, пришел к выводу: если дело это до сих пор сохранилось, то нахо­ дится оно не иначе, как в Москве, в Цент­ ральном государственном воеино-историче- ском архиве. Об этом говорили и сведения о содержании фондов этого крупнейшего хра­ нилища документов, и сам тот факт, что су­ дил Ильинского военный суд. ...Список описей, которые предполага­ лось просмотреть, был длинным. Но с каждым днем он укорачивался. Наконец — «а моем столе дело Ильинского! Огром­ ное — в семи томах, на 1599 листах. С по­ казаниями свидетелей, протоколами допро­ сов, обвинительным заключением! Но первое, что я увидел, — это листок использования с краткой, убийственной1 1 ГАТО, ф . 480, д. 30, оп. 1, л. 1 об. надписью: «Декабрь 1970 года. Снята микрокопия». Как снята? Значит, не я первый?! Сотрудница архива разъяснила: — Микрокопию онял один ленинградец, он почти двадцать лет у нас работал. Де­ ло будет использовано в комментариях к «.Запискам», в новом Полном собрании сочинений. Сейчас том с «Записками» вышел. В са­ мом деле, есть там в примечаниях несколь­ ко абзацев о деле из ЦГВИА. Тогда, в Москве, на другой день листая дело, зака­ зал и себе микрокопии. Расскажу о них. ...Первый и последний документы. Их разделяет четыре года, пока тянулись следствие и суд, пока бездарные следова­ тели и судейские чиновники мучили непо­ винного человека. Первый документ... заяв­ ление самого Ильинского в полицию, где пишет, что очень обеспокоен долгой и не­ понятной отлучкой отца, опасается — не случилось ли какого несчастья, и просит по­ лицию помочь в розысках. И вот документ последний. Это рапорт, из которого видно, что бывший подпоручик Ильинский на­ правлен в Омский острог. Разумеется, автор «Братьев Карамазо­ вых» этих бумаг не читал. Но нет никако­ го сомнения в том, что, будучи в остроге, молодой писатель подолгу и неоднократно беседовал с Ильинским, наблюдал за ним. За протокольным языком следственных до­ кументов виден характер, очень напомина­ ющий характер Дмитрия Карамазова (кста­ ти, Ильинского тоже звали Дмитрием). Он очень горяч, весьма неглуп, горд. Порой его действия —- явная демонстрация. Не считая себя виноватым, он на допросах от­ казывается отвечать, дерзит, пишет проше­ ния о замене следователей и т. д. Вот весьма характерная деталь. Один из семи томов дела посвящен тому, что Иль­ инский, привязав изнутри полотенцем дверь своей камеры, /отказался в знак протеста утром из нее выходить. Конечно же, такое поведение отнюдь не вызывало к нему сим­ патий со стороны следствия и суда. Развязка приближалась. Военный суд То­ больского батальона постановил: осудить за безнравственное поведение и оскорбление лиц, находящихся при исполнении служеб­ ных обязанностей. В отношении же главно­ го обвинения — отцеубийства — оставить в сильном подозрении. Дело было передано в Петербург. Бывший военный судебный орган того времени — генерал-аудитори- ат — с решением тобольского суда согла­ сился. И прав оказался Мартьянов: тут в ход событий вмешался сам Николай I. Его так называемая «высочайшая конфир­ мация» гласит: человек, находящийся под столь ужасным подозрением, не может слу­ жить в рядах войск; определить в каторж­ ные работы, в разряд всегдашних арестан­ тов. Так одним росчеркам «августейшего» пера была решена участь невинного чело­ века. А разве важно, кто нашел ©се это пер­ вым? Важно, что нашли. В этом веке на­ шли, а не в следующем. Не дают покоя слова Федора Михайлов«-