Сибирские огни, 1975, №7

я видел перед собою, какие примеры! Я видел мальчиков 13 лет, уже рассчитавших себе всю жизнь: где какой чин получить, что выгоднее, как деньги загребать (я был в ин­ женерах) и каким образом можно скорее дотянуть до обеспеченного, независимого комаядирства! Это я видел и слышал соб­ ственными глазами и не одного, не двух!» Какое поразительное, какое «досгоевокое» наблюдение! Мальчики, дети, мечтающие о чинах и наградах. ...Здоровенный парень — детский писатель из Иркутска — сидел передо мной и пла­ кал. Парень рассказывал о том, как не­ сколько месяцев назад погиб Саша Вампи­ лов. Рассказывал, конечно же, не в первый раз — очень много людей любили Сашу, и всем хотелось знать, как это случилось. Па­ рень говорил о том, как они шли по Байка­ лу на «казанке» с мотором, вел лодку он, а Саша сидел впереди — веселый и кудря­ вый. И ехали они к рыбакам. Саше испол­ нилось бы 35, и он хотел, чтоб на столе бы­ ла хорошая .рыба. И потом, когда «казанка» . налетела на топляк и перевернулась, Саша крикнул: «Держись за лодку — ты в сапо­ гах, а я поплыву к берегу!» Он хорошо умел плавать, но не доплыл—подвело сердце. Саша жил, не жалея своего сердца. И сей­ час, когда по всей стране идут его пьесы, когда о нем наперебой пишут критики, я вспоминаю другого Сашу. Он ехал тогда в столицу на две своих премьеры, и сделал короткую остановку в нашем городе. К тому времени мы уже были знакомы. Был он красив, когда говорил. Голос ти­ хий, спокойный. Такой голос не приходится повышать, просто, когда начинает он зву­ чать •— все и так умолкают. Сами. Таким голосом разговаривают с друзьями, ведут беседу, а не вещают, не самоизлива-ются, не произносят бесчисленное количество раз — «я», «мне», «у меня». Он рассказал, что обошел все «Достоев­ ские» места города. Был и возле комендант- > окого особняка, и во дворе медицинского училища, где много лет назад располагался сам Мертвый дом, и возле деревянного зданьица, где была когда-то арестантская палата и где Федор Михайлович часто полу­ чал передышку благодаря доброте милейше­ го Ивана Ивановича Троицкого, штабс-док- тора военного госпиталя. А потом он, Вампилов Саша, говорил, что. перфг отъездом перечитал «Записки из Мертвого дома». Говорил, что это замена-, тельная, глубочайшая книга и что она не такая уж страшная, как мы привыкли счи­ тать. Много в ней и смешного. Но дело не в страхе или смехе, а в том, что она уни­ кальна, эта книга,— своей философией, сво­ им психологизмом — очень русская. И гово­ рил еще Саша, что плохо у нас понимают эту книгу, мало говорят о ней, неумело тол­ куют. С детства я привык к тому, что имя это­ го великого' писателя ставят рядом с име­ нем моего города Омска. Я тоже любил и люблю «Записки», прочитал их раз пять. Но с то-го вечера смотрю на все это, такое зна« комое, по-другому. По-другому —- на То­ больские ворота, отреставрированные, кра­ сивые. На дом коменданта де Граве. На са­ мое старое в городе здание, где была гарни­ зонная гауптвахта и вокруг которой автор «Бедных людей» не раз разгребал сугробы. ...Саши Вампилова нет больше. Никто те­ перь не допишет пьесу под названием «Не­ сравненный Наконечников», так и останутся в ней полторы картины. И не будет его спо­ койного, неторопливого голоса, его узких монгольских глаз, его негромкой гитары. Его понимания Достоевского. Фотография... Федор Михайлович стоит во весь рост. В кандалах, с бо-родой. В ка­ кой-то длинной рубахе. Книжка в руке. А на заднем плане барельефа — зарешеченное окно. Маленькое такое окно. Фотография, моего друга.. Что же написать мне? Федора Михайловича привезли в -наш го­ род в самом начале 1850 года. Очень холод­ но в это время в наших краях. Потом четыре года в остроге. Ровно четы­ ре — от звонка до звонка. Сколько раз за это время бывал он в доме коменданта де Граве? Пять? Десять? А может, пятьдесят? Наверняка, приглашали Федора Михайлови­ ча для какой-либо якобы работы. Может же военный комендант крепости попросить ос­ трожное начальство прислать ему каторж­ ника — дров надо поколоть, снег почистить. А если в это время услать прислугу, а1’если детей отправить в дальнюю комнату? Страшно, видимо, было коменданту. Но осо­ бенно, конечно, доставалось супруге его: ведь надо угостить это-го ужасного гостя, да посытнее, да так, чтоб не обидно было (уж очень обидчив!), и в мужскую беседу слово вставить, а он сидит, молчит, от обе­ да отказывается. Повернется — цепи гре­ мят. И на голой половине головы — порезы от тупой острожной бритвы. Бедная женщи­ на! Как хоть звали-то ее? Написал он потом подстроки: сказал, что была она «-благород­ ная и умная», а и-мя не указал. Комендант, человек военный, в изящной словесности, неискушенный, слышал, что на­ зывали этого угрюмого каторжника надеж­ дой русской литературы и наследни-ко-м ве­ ликого Гоголя. Но о чем говорить с ним? А я-е дай бог увиди-т кто, донесет. Потом кончился четвертый год, раскле­ пали на Федоре Михайловиче кандалы, и жил он в городе нашем месяц, ожидая даль­ нейших указаний от столичных начальников. Ж«л у друзей, -носил -партикулярное платье, ,в гости ходил, -в этот-то дом наверняка. А потом в 1859 году, после семипалатин­ ской солдатчины, когда мчался на жительст­ во в .Тверь, останавливался -в этом горо­ де. В городе, где -острог. Его острог — дом .мертвых. Скорее, скорее! В Россию! Пусть пока Тверь, а, не Петербург, но ведь это же ря­ дом. О-н еше покажет им всем, они еще уз­ нают, что могут дать десять лет молчания. Тут уж не до долгих остановок. «В Омске пробыл трое или четверо суток. Был у ста