Сибирские огни, 1975, №7

Я снова на Бикете. На том же самом месте. По снегу разбросаны ослепительно яркие звездочки. При каждом шаге гаснут одни и вспыхивают тысячи новых. Пусто. Тихо. На кустах красные гроздья калины. «...Есть, правда, одна мысль...» Крохотные грузовички беззвучно ползут по ленте Чуйского тракта. Написал эти строчки, отложил, потом перечитал и понял —нет уж, надо всю правду. А правда в том, что никак не передал я «а .бумаге одно чувство, которое у меня тогда было. Радость ли, восторг, ликование — не знаю. Но было — Шукшин ведь! И опаска. Чтобы он-то этого не разглядел. За поклонника не принял. И разговаривал я потому с ним деловито, сдержанно— как профессионал с профессионалом. Сейчас сижу, думаю — зачем? Корю себя, что, поддавшись опаске той нелепой, даже автограф взять постеснялся, профессионал... Теперь уж не вернешь. «Когда буду помирать, если буду -в сознании, в последний ¡момент успею подумать о матери, о детях и о родине, которая живет во мне. Дороже у меня ничего нет». Лучше, чем сын, никто не скажет о Марии Сергеевне. Вы видели ее. В самых первых кадрах «Печек-лавочек» есть крупный план — старая женщина привычным движением повязывает платок. Единственный на земле человек, для кото­ рого Шукшин—не талантливый режиссер, актер и писатель, а — да не Шукшин вов­ се! — маленький мальчик, Вася, примостившийся на край табуретки и слушающий ее пояснения — как запрягать лошадей, с какой стороны подходить к ним, чтобы не ляг­ нули. А на столе, в желтом свете керосиновой лампы, стоит наглядное пособие — ко­ ровья косточка-бабка в упряжи из соломинок и нцток, искусно сделанной , материн­ скими руками... Мария Сергеевна рассказывает, как быстро обучился он, шестилетний, обращаться с колхозными, конями, как Егорыч взял его за это в помощники — гусевые. — Вы люди городские, поди и слова такого не знаете. Гусевой — это на первой ло­ шади кто сидит — при пахоте. Сейчас, правда, нет такого, тракторами пашут. Я «Стень­ ку Разина» его прочитала и говорю — Вася, как же ты сниматься будешь? Там ведь ска­ кать надо! А он смеется — ты, мама, забыла, что в шесть лет сама меня на коня посадила? Мать хранит сыновьи письма — все до одного. Целая пачка. Письма удивительные! В них и творческие замыслы, и мысли о жизни, о работе, и сомнения, и радости, и прось­ бы — прислать слова песни, которую пела ему в детстве, напомнить слышанную когда- то историю... Мне думается, придет время всем прочитать эти строчки. Да и о матери обязатель­ но стоит рассказать отдельно. Потому что сыновье стремление к правде, трудолюбие, любовь к живому слову — от матери. Так же, как и скромность его. — Года три или четыре назад положили меня в Бийске в больницу. Врачи хоро­ шие, кормят хорошо — да и много ли мне, старухе, надо? Вот как-то иду я по коридору тихонько. Вижу — стоят врачи, ну, сестры там, нянечки и рядятся между собой. Мое дело сторона, иду себе. Слышу — спор у них вышел из-за карточек каких-то. Поделить их, однако, не могут. Моё дело сторона. И случай такой — глянула. Батюшки, карточ- кн-то Васины! Эти, ну, открытки. Я врачиху одну спрашиваю — среди больных, мол, не будут распределять? Она смеется.— зачем, мол, тебе, старая, артист молодой зана­ добился? А я в больницу когда ложилась, не сказалась, что я мать Васина — не люблю я этого. А карточку сильно захотелось, прям не могу сказать как! Может, одну .выдели­ т е—это я прошу — или скажете, где взять можно? Я деньги заплачу. Они говорят — в киоске были, только порасхватали все. Ну, ничего не сделаешь, вижу —надо откры­ ваться. Открылась. Долго не верили, пришлось паспорт показать — Вася там вписан.