Сибирские огни, 1975, №7

вас, Федор Степанович. Лица на вас нет. Разве можно так умертвляться? Хотите путевку на курорт? В Сочи. В Гагру. ф лукоморье Рижское. Ку- ды-то еще предлагал. Не помню. На какие-то воды тарзаньи. Отхлопочу, говорит, вам ругевку в любую точку. Почти задарма достанется. Какую- нибудь пустячинку вознесете. Премного, чуйсивительно вам благодарен, отвечаю ему. Не знаю —чем вас отспасибить. Не прогневайтесь на малю­ сеньком отдарочке. Там у меня в бричке два лукошка кокушек. Так я свезу их вам на фатиру. Дал мне адрес. За сообразительность похвалил. — Где освобождение? — Там, у него оставил. Говорит —отболейся, закрывать приедешь, тогда возьмешь. А то ненароком потеряешь. — Председателю надо показать. — Не его дело... Я было хотел снахальничать, второй экземплярчик попросить. Раздумал —чего человека доброго зря беспокоить. — Ой, врешь ты все,—усомнилась жена.— Где опять колдычнул? — В чайной. С радости... Дура! Не понимаешь всю выгоду этого ко- мю... комуникэ. Понимай! Так в верхах говорится. Недельку проболею — жилы в берега войдут. А я тем времечком погреб отремонтирую. Полы в избе перекрашу. — Председатель рассыльную посылал. Спрашивал — где ты. — Че сбрякала? — Занедужил, говорю, от вашей ручной работы. В поликли­ нику уехал. — Верна. Ответ комлем положила. Утром муж, почесываясь, стал собираться на работу. — Пожрать положи чего в мешок. Не. приду на обед. — Ты же погреб хотел отстраивать... — Успеется с погребом. Проснулась сегодня во мне совесть. Она, эта совесть, еще вчера один глаз открыла. До каких пор мы будем омманом жить?.. — .У тебя же больничный... — А узнают, что я подкупил хирурга—дело возведут... Черт с ними, яйцами и полечебной. Надо, жена, учиться по новому моральному зако­ ну жить. И так все перстами тычут: Сорокины —отрезанные от колхоза ломти. А отрезанный-то от каравая ломоть быстро засыхает, черствеет. Премии, костюмы, часы —кому по праздникам? Всем, кроме Федюхи Со­ рокина и евойного брата. Так, Гутя, далече житухать нельзя. Пусть от работы колотье по телу пойдет, а добьюсь премии. Услужу преду — про­ держусь в передовых хотя бы месяц. Как ты на такую версию жизни смотришь, Гутя? — А так смотрю, сыч поганый, что ты вчера яички пропил. Другого взгляда на твою версию нет... Я не сплю. Копейку к копейке подбиваю. А ты?.. Вон все из дома... На!.. Бери!.. Продавай!.. Пропивай!.. Она подбежала к сундуку, ухнула кулаком по висячему замку. Он открылся. На пол полетели два шевиотовых отреза, кофты, серебряные ложки — лежавшие без дела со свадьбы,—вылетели меховые сапоги с молниями по бокам, китайские тапочки без задников, зеленая грелка. Раскатился бобами нафталин. — Складывай в бричку! Вези на базар! Вези в поликлинику! — И повезу. И продам. И так отдам! И тебе направление выхожу. Как миленькую в дом секретный запрут, где лишнего ума ни у кого нету. Там, говорили мне, все Наполеоны, все Македонские. Армии себе требу­ ют...’ Ишь разбрыкалась! Может, я не наживал все это? Не корячился в праздники и будни? Одна ты горбатилась?.. Перестань, Гутька, не пори дурочку. Давай вобьем в нашу новую судьбу колышек и с этого колышка новую житуху отстраивать начнем. Сети к хренам заброшу. Удочкой бу­ ду промышлять. На хлеб да на мятку карасей надергаю. Карась тоже